Владимир Хачатуров - Большой облом

– Сейчас эксперт подойдет, – доски проверить, чтобы значит без обману. А тогда уж конкретно с вами, Станислав Эдуардович, условятся…

– Сейчас – это когда? – уточнил сквозь зубы Кульчицкий.

– Да… и еще… Станислав Эдуардович, вы уж не обижайтесь, но приказано проверить вас насчет микрофончиков, потому как сами понимаете, береженного Бог бережет, на фраере черт отыгрывается…

– Простите, что вмешиваюсь, – подал голос американец, – но любопытно было бы знать: зачем Богу береженного беречь? Не логичнее было бы с его стороны оказать помощь фраеру и тем посрамить черта?

Кульчицкий с барменом переглянулись как два психиатра на приеме у шизофреника.

– Вы атеист? – задал наводящий вопрос Кульчицкий.

– О ноу! Как можно! – вскричал американец. – Господь хранит меня от неверия!

– Лучше бы он хранил вас от самого себя, – поделился туманным соображением Кульчицкий.

– В каком смысле, коллега? – не понял Эббот. – Меня от себя ему хранить или наоборот – себя от меня?

– Гм-гм, – прочистил кто-то горло с явным намерением привлечь к себе внимание. Все оглянулись.

– Дядя Сева? Всеволод Рафаилович? – выразили свое удивление двое из мужчин, поскольку американец, не зная кассира казино, сохранил невозмутимое выражение лица.

– Здравствуйте, господа, – сказал Всеволод Рафаилович, печально улыбаясь. – Я, видите ли, собственно к вам, уважаемый Станислав Эдуардович. По поводу иконок. Дело, сами понимаете, деликатное… Опять же меня очень убедительно попросили помочь… Настолько убедительно, что я не смог отказать… Хотя должен напомнить, что я филокартист, а не искусствовед, специализирующийся на иконографии. Я предупреждал… Но они, очевидно, решили, что иконы – те же открытки, только исполненные не на картоне, а на дереве. Думаю, плотник подошел бы им больше…

– А насчет микрофончиков вас, дядя Сева, проверили? – полюбопытствовал бдительный бармен, уже успевший пройтись специальным приборчиком по пиджаку едва сдержавшегося Кульчицкого.

– В этом не было необходимости, молодой человек, потому что когда ваши друзья пожаловали ко мне, я принимал душ… Но они пообещали проверить меня потом на детекторе лжи. И это, признаюсь, меня пугает. Оказаться на старости лет лжецом, согласитесь, стыдно…

– Oh! – воскликнул американец. – Если вы скажете правду, вы лжецом ни в коем случае не окажетесь, это исключено!

– Вы так думаете? Хотел бы я иметь хоть немножко вашей наивной веры, молодой человек. Чаще всего лгут, говоря правду…

– Всеволод Рафаилович, – перебил старика Кульчицкий, – время дорого!

– Да-да-да, Станислав Эдуардович, совершенно верно, особенно в моем возрасте. Вдруг что случится, а я, извините, не домывшись… Что ж, давайте взглянем на вашу знаменитую коллекцию. Вы не поверите, как я обрадовался за вас, Станислав Эдуардович, когда прочитал в газете о вашем добровольном даре городу и храму. Видимо, не я один об этом прочитал… Она в чемодане?

– В нем, – угрюмо кивнул Кульчицкий, увлекая старика к чемодану, оставленному им возле девушек.

Чемодан водрузили на соседний стол, Кульчицкий поколдовал над замками и откинул крышку. Каждая икона была бережно завернута в белую тряпицу. Всеволод Рафаилович взял один сверток, развернул, взглянул и восхищенно зацокал языком.

– Одигитрия! Великолепная работа! Яичная темпера, по меньшей мере, шестнадцатый век!

– Нашей эры? – уточнил на всякий случай бармен.

– Вашей, вашей, – успокоил его кассир.

Просмотрев на выбор несколько икон, Всеволод Рафаилович попросил разрешения восстановить дыхание, унять сердцебиение и вообще слегка отвлечься от шедевров человеческого духа. Никто, кроме бармена, не возражал.

– Нет, вы сначала, дядя Сева, скажите: они настоящие или такая же хренотень как в прошлый раз?

– В какой прошлый? – спросили дамы одними глазами, но очень требовательно. – Какая хренотень?

– Я вам не говорил, чтобы… Да я и не мог вам… тебе, Маша, сказать, потому что не знал, где ты, что ты, – начал Кульчицкий сбивчиво объяснять матери своего, нельзя сказать, чтобы негаданного, но можно – неожиданного ребенка. – В общем, они пронюхали о моем тайнике и ограбили его… Эх, если б знать!.. Если б знать, что все так обернется… Да разве б я рискнул подсунуть им обычные солдатские доски!..

– Замечательно сыграно, Станислав! – не удержалась от похвал Анна Сергеевна и тут же схватилась ручкой за щеку, звонко ужаленную пощечиной подруги. Мужчины насторожились…

– Ты поступил правильно, Стася. Виниться тебе не в чем, – сказала девушка Маша; серьезно, печально и праведно. – И что бы ни случилось, я всегда с тобой. Хочу, чтоб ты это знал…

– Как ты меня назвала? – не поверил собственным ушам Станислав Дмитриевич… то есть тьфу ты, – Эдуардович, разумеется.

– Стася, – нежно выдохнула девушка.

– Так меня только мама называет, – признался Кульчицкий и подозрительно покосился на притихшую Анну Сергеевну.

– А что я? Что я! – запротестовала та. – Я молчу…

– Должен сказать, – позволил себе вмешаться американец, – у вас, мисс Анна, это очень неплохо получается. Как это по-русски говорится? Yes, вспомнил: красноречно!

– Ребята! – взмолился бармен. – Господа! Ребенок в опасности, а вы тут лирикой, понимаешь, страдаете!… Дядя Сева, скажите ж, наконец, настоящие это доски или опять фуфло?

– А сами вы разве не видите разницу?

– Дядя Сева, у меня специализация другая, – напомнил бармен. – Я все больше по выпивке, по алкоголю… Вот если бы это была коллекция коньяка, то я бы с закрытыми глазами с одного глотка определил, который из них хенесси-парадиз, который «Наполеон», а который «Наири»… Но это же не коньяк!

– Тонко подмечено, – кивнул дядя Сева. – Это материальные воплощения духа. Они достойны того, чтобы за них выпить…

– Слыхал? – встрепенулся Станислав Эдуардович. – Давай, связывайся со своей бандой!

Но связываться бармену не пришлось. Раздались трубные звуки фанфар, загремели литавры и в помещение ввалилась группа богатырей во главе с дядькой Черномором.

– Разве вы их не уволили в отпуск за свой счет? – молвил ошарашенный Кульчицкий.

– Уволила, – подтвердила Анна Сергеевна. – Но вы же знаете: они без кессонной болезни не могут. Вот и лезут что ни день под воду…

Станислав Эдуардович, справившись с нервами, решительно выступает вперед, чтобы утихомирить и отослать восвояси несвоевременную массовку. Но увещевательной речи начальства не суждено было прозвучать. Кульчицкий вдруг замечает в группе лиц странно знакомые черты, причем такие, которых не должно было в ней быть.

– Стоха?!

– Ну, я, – соглашается начальник охраны «Амфитриты», одной рукой стягивая с головы шлем, другой вытаскивая из-за спины пистолет-пулемет «Ингрэм».