Владимир Хачатуров - Большой облом

– Ты это о ком?

– Об один пляхой человэк, генераль… Ми его наказали… Типэрь пиришли здесь разбират, что с нашими рибятами…

– И нашего генерала наказали… А ребят твоих, Абдулла, подставили. Как сынков подставили…

– А типэрь кто кого подставил: тибя или нас?

– А теперь никто никого не подставил, теперь просто киздец пришел. Обыкновенный русский киздец, от которого не уберечься…

– Киздец просто так не пириходит, Альоша. Кому-то надо билль, чтоб он пиришоль…

– Ну тогда, – усмехается горько Стоха, – не иначе как Аллаху надо было. Больше вроде некому…

– Висё равно обыдно, – вздохнул на последок Абдулла и отдал Богу душу. Попросту говоря, умер.

– Где ребенок? – нависает Игорь над Стохой.

– А, герой-освободитель, – болезненно усмехается раненый. – Ты еще не раскусил, кто и зачем тебя использует? Или у тебя нет такого задания – раскусить?

– Не обо мне речь. Где ребенок?

– Вопрос не ко мне, – потряси генерала, если он еще жив…

– Какого генерала? – подозрительно переспрашивает Игорь.

– Черномора…

– Какого Черномора? – интересуется он у подошедшей Анны Сергеевны.

– Ряженого, – отвечает красавица и, безрезультатно осмотревшись, велит Пасюку найти генерала живым или мертвым.

– Эх, Анна Сергеевна, Анна Сергеевна, – начинает вдруг причитать Стоха с тоской в голосе, слезой в глазах, – зачем вы были так надменны и скрытны? Почему не ввели меня в курс ваших с Алиханом дел? Ведь я многое знал, об еще большем догадывался и обо всем помалкивал: ни начальству, ни гу-гу, ни подчиненным, ни слова… И Марафета на крючке держал, чтобы значит и он никому… Но вы уж слишком замахнулись, чересчур… Не надо было эту дурь в воду подмешивать…

– Бредит?

– К сожалению, нет. – Анна Сергеевна склоняется над Стохой: – Ошибаешься, Пряхин, дурь в водозаборе не наших рук дело. Я, честно говоря, нашу контору подозревала. Тебя, например…

– Напрасно. Наша с вами контора тут ни при чем. Утечка явно из вашего окружения… А вы вот у этого героя поинтересуйтесь, кто и зачем его сюда прислал? Я пытался это выяснить, но… – Стоха утомленно умолк, прикрыл глаза.

– Может, выпить ему чего-нибудь дать? – предлагает шепотом Игорь.

– Дайте мне «Джека Дэниела», – просит Стоха. – Видит Бог, не хотел я Станислава Эдуардовича так подло прижимать, да меня не спрашивали, приказали…

– Пасюк, – кричит Анна Сергеевна, – как Черномор?

– Требует икону.

– Что, всего одну?

– Ага. Какую-то невыпиваемую чащу… Очень плох, Анна Сергеевна. Того и гляди, копыта отбросит…

– Богородица «Неупиваемая чаша», – догадывается дядя Сева. – Губа, между прочим, не дура. Самое верное средство от алкоголизма и наркомании…

– А есть в чемодане такая?

– Была, если в перестрелке не погибла.

– Дядя Сева, голубчик, найдите и отдайте ему, вдруг скажет, где ребеночек…

– Да ради Бога, ради Бога, – частит дядя Сева, усердно роясь в обломках святынь. И находит искомую, почти пощаженную перекрестным огнем. Делегация в составе Анны Сергеевны, дяди Севы и Пасюка вручает чудотворный шедевр обливающемуся хладным потом Ардальону Петровичу Миндису.

– Вот она! Где мальчик?

Ардальон Петрович счастливо улыбается – задание выполнено! Крайне важный для судеб отечества источник в одной из западных спецслужб теперь наш! Он открывает рот, чтобы честно соблюсти условия сделки, оплатить услугу информацией, но вместо слов из его рта лезут розовые пузыри предсмертного восторга, плавно переходящие в судорожную агонию. Еще одним героем невидимого фронта становиться меньше не только для врагов России (ибо для последних он уже несколько лет, как в гробу обретается), но и для друзей все той же страны.

– Чекист – он и при смерти чекист: все равно наколет, – констатирует Анна Сергеевна и спешит обратно к Стохе.

– Лешенька, – вновь оказывается на коленях перед распростертым телом Анна Сергеевна, – не бери греха на душу, скажи, где ребеночек?

– А что мне лишний грех? Одним больше, другим меньше, все равно пропадать…

Вернулся Игорь со стаканом янтарной жидкости. Анна Сергеевна берет стакан и самолично поит раненого, приподняв его голову белой ручкой.

– Вот ведь какие нежности, – горько ухмыляется Стоха. – Знал бы, что так забавно умирать, давно бы помер…

– Пей, Лешенька, пей…

Лешенька пьет и хвастает в перерывах между мучительными глотками:

– А ведь это я Аникеева из Казачьего Тына шуганул! Иначе он бы все о вас, Анна Сергеевна, выведал…

– Что ты мелешь, Пряхин? – выпрямилась вдруг Анна Сергеевна.

– Да ты не бойся, Тошенька, – улыбается Пряхин – я был нем, как могила…

– Бредит? – возвращается к прежнему диагнозу Игорь. Но Анна Сергеевна не отвечает, стоит – бедная, бледная, омут ока удивленный на раненого наведя.

– А с ребеночком все в порядке, не беспокойтесь. Уход за ним организован квалифицированный… Хитрозадый Миндис додумался оформить его как подкидыша в лядовский приют. Если б вы обратились в полицию, это сразу бы вскрылось, но – вы не обратились…

– Я мигом слетаю, – подхватывается Игорь, ища глазами свой шлем.

– Не надо никуда летать, Игорек, потому что ребеночка ты там не найдешь, – предупреждает кто-то девичьим, смутно знакомым голоском.

– Вика! – то ли радуется, то ли озадачивается Анна Сергеевна. – Ты как тут?

Вика стоит в полном облачении небоскребного мойщика окон, телескопической щеткой поигрывает, сигареткой попыхивает.

– По делу я, Анечка, по делу… Меняю вашего ребеночка на моего эстонца!

– Это на того, который датчанин? – уточняет Анна Сергеевна.

– А хоть бы и датчанин, вам-то какая разница?

– Да зачем он тебе сдался?

– Должен он мне, вот зачем…

– Много?

– Для меня – много…

– Который час? – стонет Стоха.

– Спокойной ночи, кореши, боишься пропустить? – скалиться Вика.

– Врубите ящик, – просит Стоха. – Там… там ее этот… датчанин…

– Бредит? – упорно держится своей версии Игорь.

– Какая разница? – пожимает плечами дядя Сева. – Что нам, трудно включить телевизор?

– Indeed, – присоединяется к нему американец.

– Доктора мне! Врача! – вопит с подлинным вдохновением труса, пришедший в себя бармен Никита, которому досталось на горькую долю вымогателя и kidnapper-а [103]три проникающих ранения в нехорошие, жизненно важные места. – Хочу жить, не хочу умирать! Спасите, спасите меня, мать вашу!

Лежащий обок с ним с простреленным легким чернявый, пускает кровавые пузыри, не досаждая никому, кроме своего Аллаха, ни словом жалобы, ни стоном надежды.

– My Lord! – негодует мистер Эббот. – Я вызвал скорую помощь целых шесть минут назад и до сих пор – никого! Что за страна, My Lord!..

Воззвал к Господу, сосредоточенно помолчал, дожидаясь ответной реакции, ни шиша не дождался, огляделся и вновь задался все тем же, не оставляющим его с первого дня пребывания в России, вопросом: Is it a joke or just really? [104]