Leo Vollmond - Гамбит. Конь без масти

– Ничего им не говори. Пока нам не предъявлено никаких конкретных обвинений. У них нет ни доказательств, ни свидетелей, – и Адам заметил виноватый взгляд Лиама и торжествующий Уэста, но выдавил из себя с мнимой уверенностью:

– У вас ничего на нас ничего нет, комиссар!

Этими словами Адам не подтверждал, ни опровергал причастность к нападению, в чем был абсолютно честен. Драка с Норзером в переулке никак не считается за присутствие в заведении Ронье.

– Можете проверить меня на полиграфе, – решительно заявил он уверенный, что пройдет проверку и обойдет все каверзные вопросы копов с легкостью.

– Свидетель есть, мистер Ларссон, – сухой и резкий голос резал слух, сдирая с Адама последние остатки спокойствия как шелуху.

– Неужели? – озлобился Адам, цедя слова, гневно осматривая комиссара.

Лиам был там. Тот, кто стоял рядом с Адамом был там, и наручники надеты на руки их обоих. Это ли не крах правосудия и законодательной системы? Они не нарушили ни одного запрета. Сам Адам только пришел к Форестеру, покурил у него в баре и ездил по городу, да, без прав, вот тут прокол, надавал Норзеру по зубам в переулке, но вот здесь без претензий, это была самооборона, в которой он, собственно, и не преуспел.

– Осталось найти третьего, а именно третью участницу, – а лицемер-комиссар усердно делал вид, что Адама здесь нет, что не добавляло ему чести, а Ларссонам уверенности в беспристрастности копов, а только укрепляло предположение об их предвзятости.

– Лиам? Что здесь происходит? – ее голос отразился звоном колокольчиков от кирпичных стен, теплом разливаясь у него в груди.

Адам знал этот тон. Это был голос, говоривший, что игра началась, и правила в этой игре устанавливала только она. Она здесь. Она пришла. Значит, их сдал кто-то другой, и от этой мысли у него на душе отлегло. Пусть теперь копы попляшут, предъявляя им обвинения в том, что Кельт на самом деле жив!

***

Пока черви жрали и давились шестерками в ход пошли Короли. Игра перешла в ту стадию, когда каждый играл за себя на себя, и поддержки можно было ни от кого не ждать. Жаль, что никто из них этого, кроме Атласа, не понимал. Эванс же понял, к чему все шло, как только начал нанизывать картонки на жестяной штырь. Жертва. Как бы ни выкручивались игроки всемогущего эшелона, но кем-то придется пожертвовать, и выбор у них не велик. Жаль. С ними было весело, почти со всеми.

– Ты мне уже всех своих знакомых перечислил? – устало спросил Хейз, поджидая оглашения приговора одной из нанизанных на железяку метафорам человеческих сущностей.

– Хм, пока что-то да, – Атлас многозначительно поиграл бровями. – А вот от тебя я давно историй не слышал… – хитро протянул он и толкнул штырь для чеков в сторону напарника. – Я-то так себе рассказчик, – усмехнулся Атлас, который никогда не врал.

Хейз поймал продырявленные картонки и, брезгливо осмотрев их, толкнул обратно фокуснику, колдовавшему и наводившему интригу, не стоившую выеденного яйца. Все же и так понятно. У любого фокуса есть цена. За Превращением следует Престиж, и цена перехода из одного качественного разряда в другой – жертва. Все по закону сохранению энергии. Цена этого превращения – человеческая жизнь.

– Но мне есть что еще рассказать, – испытующе посмотрел Атлас, поймав и перевернув штырь и покрутив его по примеру детского волчка. – Знаешь, Еж. Без этого рассказа престижа не будет, так только набор событий, а вот с этим дополнением все будет намного ярче, не просто же так ты тут, – намекал он на не случайное освобождение, наращивая обороты с силой давя на штырь, ввинтившийся в столешницу.

– Ладно. Я понял, – поднапрягся Хейз, когда понял, что и ему участия в фокусе не миновать. – Как ты там говоришь? Знал ты одного парня? – возвращаясь в настоящее, а не выдуманное прошлое, Хейз приготовился слушать.

– Хм, – Эванс довольно усмехнулся, отбросив «волчок», и продолжил. – Он всегда и везде был первым, – Атлас проклял иронию, а Хейз улыбнулся, оскалившись. – Всех учил жить, – продолжение далось Атласу с трудом. – Такой сердобольный был, что аж тошно, – и брезгливо скривился, со злобой выплевывая слова, что только подчеркивали их различия с братом, в чем сам Атлас начинал сомневаться.

– Только он знал, как правильно, и только он знал, что можно, а что нельзя, бесило жутко, – поднял он пласт своих эмоциональных переживаний и перешел на личное, начав делать неловкие паузы, проводил все больше аналогий, ужасался, понимая их глубину.

– И вот однажды его дружки накосячили по-крупному. Прям по полной. Один сумел отмазаться, а другой спихнул всю вину на него, – на этом месте Эванса затрясло, он говорил не о себе, но слышал только собственную историю, будто со стороны, и в жутком смятении подвел ее окончание.

– Босс поднажал, требуя компенсации и отработки, – Эванс обходил острые углы и избегал подробностей.

Хейз с удовольствием слушал именно этот рассказ, облокотившись о стол, и подпер ладонями подбородок, будто чувствовал весь подтекст и наслаждался им. Мусолил его, как потрепанную колоду в руках, подталкивал к безумию, которое все равно, что гравитация.… И Атлас сорвался в пропасть, замолчав на полуслове.

– И босс ее получил, – закончил он за Эванса, скептически хмыкнув, и обмахивался веером из карт, словно в ледяной каморке стоял дьявольский зной.

– Как сказать, – Эванс отошел от оцепенения, сообразив, наконец, к чему его подводил его фокусник.

Он и в правду был так себе рассказчиком, о чем уже предупреждал. Что скрывать, общение всегда давалось Атласу с трудом, и рассказы были не по его части. Он человек действия, остальное – к Ашеру. Наверное, единственное их явное различие, спустя прожитые годы.

– Получил, правда, через десяток лет и в четыре раза меньше, – хмыкнул Эванс, а Хейз отрывисто захохотал.

– А что стало с тем парнем? – Хейз задал наводящий вопрос, снова подталкивая, но не нажимая. Осторожно, будто видел грань, которую нельзя переходить, ведь искусный манипулятор и эмоционально-нестабильный псих от природы на интуитивном уровне видел, в какую сторону уводить разговор, чтобы получить нужные сведения.

– Никто не знает, – Атлас по-галльски пожал плечами, пряча взгляд в тусклом свете, пробивавшемся сквозь кладбище дохлых мух.

Как ни крути, а что Кельт жив доподлинно Хейз не знал, по крайней мере, не от Атласа, и как бы змееныш не пытался вывести его на чистую воду, Норзер не настолько прямолинеен, чем никогда и не отличался.

– Он вечно гнался вперед… – прыснул Атлас, а голову от аналогии заломило.

– Быстрее, выше, сильнее? – заискивающе спрашивал Хейз.

– Ммм, типа того, – стоя на минном поле из неудобных вопросов, Эванс отвечал очень уклончиво.