Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

Со скоростью 315 метров в секунду покинув ствол, пуля нашла свою цель в двух метрах от дульного среза… Не признавая препятствий, она вонзилась в затылок новоиспеченного автоматчика. Удар выбил из рук угрожающее железо. Сбил с ног, бросая вперед — лицом вниз и «отменил» всеобщее оцепенение. Десятки рук в порыве ненависти скрутили-скомкали, затоптали ногами второго налетчика.

***

Ротный качал головой: как же так — убитым был свой, — сотрудник милиции! Он понимал, что теперь будет круто: проверки, комиссии, выводы. Резонанс сильнейший, как шквал вулканический: если не пеплом на голову, — то жарким духом, коснется каждого. А потом будет долго, каждый, подозревать другого. Обоснованно и не очень… Слаженность, четкость, уверенность, непроизвольно, — как в сырости пламя костра — пригаснут. Ослабнут на время. До тех пор, пока не утратят своей остроты издержки, не притупятся, — как со временем притупляется нож.

***

Начальник Управления уголовного розыска, каменел лицом: огневой контакт на поражение между своими! И где? В «хозяйстве» где служит Потемкин.

Розыск работал. Работа была кипятком, и по самое горло! Есть ли сообщники? Кто? Сколько? Где?

Есть одна нить, да пока что в руках у судьбы и врачей. Случай, когда врагу, моля бога, желают здоровья! Второй нападавший в больнице, но документов при нем, — никаких, даже водительских... Убитый себя не таил: удостоверение было при нем: ИДПС ГАИ, Гапченко. «Девяносто девятка» техпаспорт — его. На его же имя. А толку? Убит наповал.

Полковник ткнул кнопку селектора:

— Что по второму, как он?

— Только что сообщили, скончался.

В руке полковника хрустнула и переломилась ручка...

— «Тантал», я седьмой! — сообщила рация, — Мы на подходе, минут через сорок будем.

— Добре, седьмой. Я вас понял.

— «Тантал», сообщите, Потемкин на месте? Водитель волнуется — просит, чтобы Потемкин встретил.

— Потемкин? Ну, хорошо, передам…

— Обязательно! Просит…

— Что за новости? — удивился ротный.

И обернулся к Потемкину.

Потемкин пожал плечами:

— Но сейчас же приедут — узнаем.

Потемневший лицом, уставший, не сразу поднялся водитель. Непослушные руки нашли, сигареты и спички. Он прикурил и увидел Потемкина. «Пора!» — сказал он себе и поднялся навстречу. Нерешительно, да потому, что первым подал Потемкин — пожал он руку.

— Юрий Юрьевич, — попросил Потемкин, — я доложу Вам. А пока, мы с Иваном Петровичем, поговорим без свидетелей. Хорошо?

Птицын махнул рукой:

— Полчаса, Потемкин!

Он просто не знал, что сказать.

— Спасибо. А это Вам, — протянул он папку.

— Что это, Потемкин?

— Обзорная справка, рапорт и обоснованный вывод.

— А-а, Лахновский? Я ознакомлюсь.

— М-мм, — несмело напомнил водитель, — Не помню как Вас…

— Георгий Артемович. Здесь мы с Вами уже, — постучал по баранке Потемкин, — помните, говорили? Так что теперь — на моей территории.

И показал: «Выходите!».

Закрыв, притянув поплотнее, дверь кабинета, Потемкин кивнул: «Садитесь!». «Жду!» — понял его Синебрюх.

— Явку хочу Вам дать, с повинной.

— Я не требую явки, Иван Петрович.

— Я сам, добровольно.

— А надо ли? Наши не знают, свои не сдадут. Гулял бы, — Потемкин теперь говорил на «ты», — А то и «на лыжи стать»* можно.

— Нет, Вы-то знаете! Нет… — тряхнул головой Синебрюх.

— Но я не работаю в следствии.

— Да, но я с Вами, нормально … А опера — те порвут! Я не выдержу.

— Смеялся ты надо мной недавно...

— Это в автобусе, там, когда Вы баранку дергали? Было. А Славик потом мне всю плешь проел Вами.

— То есть?

— Спрашивал, что да и как…

— Ну, и что ты сказал?

— Что, мол, баранку подергал, затылок почухал. Ну все, в общем, скажем — как оно есть. Как было…

— Понятно.

— И у «Синего» спрашивал. Он то же самое, в принципе, в общем, сказал. Но, я видел, что Славик нам не поверил. А-а после, сегодня, все понял…

— Кто? Он, или ты?

— Я. И я понял, что Вы уже все про нас знаете. «Красный» — он ничего не понял. А я понял. На Вас Славик ругался страшно, когда Вы на таможню приехали. «Красный» сказал — «Ерунда! Ну и что, что приехал? Да, тьфу на него!». А вчера, как узнали, что Вы выходной, так от этого. Славик вообще озверел! Сказал: я Потемкина спать уложу — догоню вас! Сказал: «По-любому его уложу!». Вот, догнал, и его убили. И я решил сдаться.

— А чего там, по месту не сдался?

— Не хватило духу. Приехали «Скорые». Нашего сразу, и этих — туда…

— Наш — это кто? Славик? Или второй?

— Что Вы! Сержанта имею в виду, Ромашкина…

— «Наш»! — возмутился Потемкин, — Да кто б говорил!

— Ну да, извините. Неправ… — глубоко и горько вздохнул Синебрюх. — Ну, так вот, — осторожно напомнил он дальше, — милиция — а их приехало много, — они же не знали. Меня, как других, наравне, жалели. Писать, говорят, Вы сможете?... В общем, ну как там… бандит я, здрасте! — сказал бы, а! Тогда о Вас и подумал.

— Разумно!

— А Вы же хитрили… Под дурачка нам с «Красным». Ой, смотрю я, баранку «почухал», затылок «почухал» — дурак дураком! Извините. А ведь тогда началось все это, да? Скажите, тогда?

— Нет, тогда кое-что я понял: вы подсказали. А началось не тогда?

— Значит, три дня назад, на таможне?

— Нет. Скажу тебе точно, но не сейчас.

— В общем, сдаюсь я Вам! А уж Вы — отдадите, как надо, дальше.

— После обработки…

Не понял его Синебрюх.

— Фельдшеры «Скорой» первыми обрабатывают пострадавшего, а потом отдают докторам. Две вещи пойми, — как два восклицательных знака, застыли два пальца Потемкина: — Явка с повинной не освобождает от уголовной ответственности. Вину смягчает. И следствие будет «За». И сказать свое слово суду, не забудет. Но ты должен сказать мне не меньше, чем я уже знаю. Ты понял? Не меньше!

— Понятно... Второе?

— Второе — деньги. Неприятный момент. Будет больно, но — выдать придется! Изымут. Не домашние деньги — а те, что «намылись» от Вашего «бизнеса». К этому ты готов?

— Да, не думал, — печально сказал Синебрюх, — но, начальник, готов!

«Начальник?» — Потемкин хотел бы заметить: жаргон не по нраву, да «Синий» «завелся»:

— Вы просто не видели, как!... Не знаете, как на глазах убивают! Руками? Я — видел!

«Вручную» убили! Ошибся немного — подумал Потемкин, — Я Славика предупреждал!».

— Я все это видел! — кричал Синебрюх, — И что я мог сделать? А теперь уже все! Для меня уже все! Меня нет… Мне — конец!

— Да уж тебе-то… Живой, вон.

— Мне! И «Красному», тоже — конец! Да: нас — за такие деньги!!! А Славика мама? Друзья… А вьетнамцы? Да им показаться — на месте сгорю!

— От стыда?

Синебрюх торопливо кивнул.

— Да, какие «лыжи»? Найдут! И порвут — я уже это видел! Порвали на части! Руками, ногами. Вот, — пятерней показал он, — на этих глазах! А нас вообще — мы же им — как нож в спину…