Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

— И «Красного», — перевел он дух, — заберите! Пока не знает. На даче он, в Савинцах. Но приедет — и прямо в зубы. Если Вам опоздать — изорвут… Заберите!

— Кого нам еще спасать?

— Это все.

— А водитель КАМАЗА, не ваш?

— Нет. Случайный, Лок заказывал, в парке.

— Смертник!

— С чего вы взяли?

— С чего? — в упор посмотрел Потемкин, — А как у Ромашкина самочувствие, а? Ничего, как обычно?

— Но его не убили. И не собирались…

— По голове, трошки, дали… Кого обмануть ты хочешь? Себя? КАМАЗ потерял вас из виду. И он бы вернулся. А там был не только сержант из наших, — водитель из посторонних. Вам был нужен свидетель?

Синебрюх проглотил слюну.

— А у Славика что — авторучка в руках? А Гаенкова, сержанта, который был там, в КАМАЗе, он чем бы встречал? Сигаретой «Мальборо»?

Синебрюх молчал. На джинсах его была кровь Ромашкина, и не видеть ее, опустив голову, было нельзя.

— А для Славика ты — подельник. Но это не все, ты — свидетель! И если подельника можно забыть или бросить, то уж свидетеля… Ты меня понял?

Синебрюх перестал говорить. Видно, понял: а прав ведь Потемкин. Притянул лист бумаги и взял авторучку.

Потемкин продиктовал:

— Начальнику УВД… от гражданина… года рождения… уроженца… образование… место работы… проживающего… ранее не судим… Заголовок: «Явка с повинной».

Синебрюх писал торопливо, но почерком ровным, он все понимал. Уточнил:

— Обязательно: «даны добровольно, без оказания мер физического, психологического и иного воздействия»?

— Обязательно!

— Я сегодня писал объяснение. Там же, на месте. А этого там не писал…

— Мне ты будешь, — спросил Потемкин, — писать то же самое?

— Нет, Вам, — нет!

— Договорились.

— Сочинения в школе писал? Здесь то же самое, самостоятельно, в произвольной форме. Уточним и дополним вместе.

Потемкин, как терпеливый учитель, курил. Синебрюх табака не хотел, но и писать, получалось не очень. «Не прилежный школьник...» — таможенник верно сказал.

— Неправильно! — подойдя, прочитал Потемкин.

— Ну, скажите, как надо?

— Ладно, я тебе вслух набросаю. Послушай, и если правильно, — так и пиши, в таком духе. А ошибусь — исправишь. «4 ноября такого-то года… мы: с тем-то; автобус… госномер такой-то, выполняли, по просьбе вьетнамских предпринимателей, рейс на Москву. На трассе — указывай место и время, автобус был остановлен инспектором ДПС ГАИ; о котором знаю… или не знаю — ты правду пиши. В автобусе, кроме меня и водителя, находились — указывай, кто находился.

— Я не помню, четвертого, или нет...

— Примерно, как помнишь, пиши. Диктовать я не должен.

— Да лучше бы …

— Не отвлекайся.

Синебрюх стал писать.

— А про инспектора, — снова «завис» Синебрюх, — что я знаю?

— Это я тебе должен сказать?

— Телевизор ему покупал. Славику… Славик он. А потом, вот как Вы сказали, 4 ноября, они нас остановили. С его напарником. Как всегда, почитали бумаги. А потом он их спрятал, и говорит: покажите валюту. Они нас никогда не трогали, мы же на ввоз. Нас никто не трогал. А теперь говорит: валюту! Мы с «Красным», в отказ. Они стали сами искать. И нашли. Тысяч под пятьдесят там было. Мы сами не знали, что возим столько. Работой довольны, возили — зачем нам чужое считать? Ну, — говорят: это Славик, — что будем делать? А что было делать? Чужие, не наши деньги. Славик тогда говорит: «Вот что сделаем. Вот депутат с нами — он проверяет нас». Тот рядом сидел, в другой машине. «Ну, что? — говорит, — Будешь с ним говорить? Или нам тебя сразу оформить?» Что делать? Мы согласились. Славик берет наши деньги и документы — к тому, в машину. И нас туда же.

А тот говорит нам, ну что мол, орлы? Попались? Мы с «Красным» ему всю правду. Мол деньги не наши, и так мол, и так… А он документы наши листает. Спрашивает, а не обижают ли, мол, ГАИшники? Нет, — говорим, — нас не обижают. Жалеет он, вроде, нас... Посмеялся: а мне говорит, труднее всех. И ГАИшников, говорит, не обидеть надо, и вас, и вьетнамцев ваших — они, мол, кормильцы ведь ваши? Не надо их обижать? Да, мы что? Мы, конечно, за!

Он послушал и говорит: «Быть по-вашему, все! — отдает документы. Потом деньги пересчитал. Отделил, и часть нам отдает: «Вот это, — сказал, — берите…» — «А как остальное?» — «Берите, — сказал, — и — вперед, на таможню! Там остановят вас и обшмонают…»

— Все в порядке, — принес Медведенко новость, — Ромашкин в сознании. Переломов нет. Сотрясение правда… Но, так, тошнота, сказал врач, пройдет. Розыск его опросил. Герой! Апельсинов и фруктов — палату, аж под завязку набили!

— Ну, добре, — вздохнул подполковник Птицын, и стал читать бумаги.

— А где Потемкин? Вышел?

— Да, вышел, вышел…

— Так где он?

— Заперся.

— То есть?

— В комнате заперся, с этим, водителем нашим.

— Зачем?

— Чтоб я знал! Да, тот сам просил

— Ну, что ж службу не отменили… — вздохнул Медведенко, и открыл книгу нарядов.

— Черт! — услышал он вдруг. Не сказал — прошипел возмущенно ротный.

— Что? — вскинул голову зам.

— Ты послушай, а что он пишет, а? Послушай! Ну, блин, ё-мое, Потемкин!

Хлопком кулака в ладошку, ротный выплеснул что-то из накипевшего, и зачитал:

— «Благоприятные финансовые и материально-технические условия, предложенные заказчиком, со временем приведут к многочисленным нарушениям дисциплины среди сотрудников. Столкнет их с риском несанкционированного применения оружия и спецсредств. Деятельность отдельных структур АЛИСа, в силу своей специфики, под видом возврата долгов, может вовлечь сотрудников «Тантала» к участию в вымогательстве, другим незаконным действиям»

— Боже! — тряхнул головой Медведенко, — Кошмар! Начфин все бумаги уже написал, подписал, подсчитал… В общем, все! Звони, Юрий Юрич, давай-ка, звони этой шельме!

— Потемкин! — загремел, дождавшись ответа из трубки прямой связи, ротный, — Место тебе человек заказал, у Христа за пазухой! Ты не находишь? Находишь! Так что же ты мне написал? С головой ничего не случилось? Рассол принесу. Не надо? А как же тебя понимать, Потемкин? Он же звонить мне сегодня будет! Да он, к концу дня приехать должен! А что я скажу? Ты думал? Ты отвечаешь за то, что писал?

— А ты слушай… — включил Юрий Юрич динамик для Медведенко.

— Отвечаю. — Спокойно, официально: еще бы, — звонил не начальник, а сам Змей-Горыныч, — ответил Потемкин, — Я думал! Лахновский, если и позвонит Вам сегодня, то вряд ли приедет.

— Ты что, в пятый угол загнал его, а? Ты что с человеком сделал?

— Будьте спокойны, я ничего с ним не сделал! Но он не приедет. Уверен, — помедлил, секунду, Потемкин, — на девяносто восемь процентов.

— Я не шучу! Ты слышишь, а если ты пролетишь?

— Тогда, — с тем же спокойствием говорил Потемкин, — сдадите меня в интенданты.