Юрий Ребров - Все золото Колымы

— Послушай, орел дальневосточный, — приветствовал меня Бондарь, трусцой обегая кабинет. — Мне не нравится Ильин-младший... Помнишь, как он реагировал на сообщение о вскрытии квартиры отца? Разве нормальный сын так себя ведет? Слишком уж он спокойный. Не люблю спокойных. Конечно, особливо бодрым, вроде нашего Леванчика, тоже не доверяю, но тут все-таки наш человек...

Иван Петрович любит монологи. Он не настаивает, чтобы ему внимали с благоговением, не требует запоминать каждое слово, но нередко какая-то его мысль невольно запоминалась и превращалась в версию, нуждающуюся в разработке. Ты приходил к нему, он вроде ничего особенного не сообщал, особенными афоризмами не баловал и все же ты уходил полный всяческих любопытных идей.

Иван Петрович выполнил норму — пробежал пятнадцать-двадцать раз по кабинету и тяжело рухнул в массивное кресло.

— Короче, что это за семья такая и почему ты еще не побеседовал с остальными родственниками Ильина? Ты думай, думай, только Сибиряка мы должны положить на блюдечко с голубой каемочкой. Кстати, знаешь, откуда пошла его кличка? Начал он свою уголовную биографию еще в сорок седьмом году. Представлялся героем-дальневосточником. Про войну с Японией разные сказки рассказывал легковерным женщинам. В то время с нашим братом-мужиком дела обстояли неважнецкие, так что верили охотно. Нынче брачными аферистами никого не удивишь, а в то время — это были дефицитные товарищи. Многих он на приданое расколол, пока мы его не заловили. Тогда бандитов было полным-полно, убийства случались, так что на такого кавалера рук не хватало...

— А он что, на самом деле не воевал?

— В том-то и дело, что воевал. Только попал в самом конце войны с Германией в плен, ну, а в те времена таких сто раз перепроверяли. Среди пленных было много разного люда. Попадались и затаившиеся власовцы, и каратели. Так что на всякий случай посылали большинство на Дальний Восток до выяснения обстоятельств, при которых они попали в плен. Наш герой посчитал себя незаслуженно обиженным, сбежал с поезда, достал фальшивый паспорт и превратился в Виктора Николаевича Храмова. А что нынче наблюдаем? Стал он просто-напросто Сибиряком, преступником-рецидивистом. Мораль: не надо слишком обижаться. Был у него кореш на улице Обуха, дом двадцать девять. Номер квартиры запамятовал. Годы! А звали его, дай бог памяти, Михаилом Николаевичем Введенским...

А кореша действительно звали Михаилом Николаевичем Введенским. Года четыре назад он сменил адрес, женился и получил квартиру в Строгино. Я позвонил, и за дверями раздался птичий пересвист. Простым электрическим звонком нынче никого не удивишь. Встречались мне и такие электрочудеса, что почти любую песню исполняли, и цена их эрудиции была подходящая — девяносто рэ. За такие деньги я и сам могу весь репертуар Льва Лещенко спеть, особенно накануне зарплаты.

Звонок прочирикал птицей, и тут же, словно меня давным-давно ждали, кто-то невидимый проревел басом:

— Не заперто. Можно и не трезвонить!

Дверь и вправду оказалась незапертой, и когда я увидел двухметрового гиганта с бицепсами экс-чемпиона мира штангиста Василия Алексеева, то понял, что грабитель должен сотню раз подумать, прежде чем врываться в открытую квартиру.

Богатырь занимался вполне мирным делом — паял разноцветные проводки в приемнике марки «Россия». Паяльник в его руках казался крошечной скрепкой.

— Из милиции? — полуспросил-полуответил Михаил Николаевич.

— Как догадались?

— Я вашего брата без всяких знаков отличия в любой толпе обнаружу...

— Часто тревожили?

— Лет за пять первый пожаловал. Раньше частенько приходилось в вашей компании время проводить. Вообще-то я в компанию не набивался. Скучные вы люди. С вами побеседуешь, а вы просите расписаться на каждой странице. Формалисты... — Богатырь усмехнулся и аппетитно обмакнул паяльник в канифоль. В комнате запахло церковными благовониями. — Теперь, думаю, у вас ко мне никакого интереса. На старости лет надо по ночам спокойно спать. Врачи советуют...

— Сегодня, Михаил Николаевич, разговор без протокола. Ваш портрет на доске почета завода «Манометр» мы видели, рады, как говорится, счастья вам и благополучия! А привело сюда старое ваше знакомство...

— Сибиряк интересует? Не удивляйтесь, меня Иван Петрович Бондарь о вашем приходе известил. Просил помочь. Толковый он мужик! Пять лет мне письма в лагерь присылал. Спервоначалу злобился я — чего мусору надо? Посадил на полную катушку, а теперь и в зоне жить спокойно не дает. Надбавку к зарплате за чуткость хочет получить? А потом привык. Месяц письма не получаю — волноваться начинаю. Короче — достал он меня этой перепиской. Освободился и прямым ходом к нему, как договаривались. Он меня на «Манометр» определил. С тех пор все праздники вместе отмечаем, по телефону новостями обмениваемся. Между прочим, я его своим батей считаю...

Любит пошутить мой начальник! Я-то его памятью восхищаюсь: с такой в цирке можно выступать. А он, оказывается, с Введенским праздники празднует. Значит, беспокоился о моих мускулах, не хотел, чтобы размягчились. Ладненько, маленькие слабости есть и у начальства.

— Сибиряка я хорошо знаю. В одном бараке три года срок коротали. Крепкий мужик. Брачные аферисты — они все больше красавчики с усиками. Сейчас они больше под Бельмондо работают, а в мое время старались на женскую жалость бить. Когда Сибиряк о своей трудной биографии рассказал, то я даже не поверил. Перед ним блатные шапку ломали. Как зыркнет и этак тихонько, без особого выражения спросит: «По щекотке соскучился, фраер? Так я перышко по вкусу для тебя подберу!» Любые воры в законе сникали. Такому бандой верховодить, а он по женскому полу специализируется. Чудное дело! Сдается, занялся он этим делом только для раскрутки, копил оборотный капитал. О миллионах мечтал и все способ искал, чтобы, значит, без соприкосновения с Уголовным кодексом...

В комнату неслышно вошла стройная высокая женщина с русой тяжелой косой, такую в наш век химии днем с огнем не сыщешь. Она поставила на стол поднос с чашками, заварным чайником и бутербродами, живописно разложенными на фарфоровом блюде, в хрустальной вазочке темнело густое вишневое варенье. Прямо как в барском доме помещиков Лариных. Женщина к гостям своего Мишеньки относилась явно недоверчиво. Это я прочитал в ее взгляде, подаренном мне.

— Знакомьтесь, супруга моя — Мария Николаевна... Машенька, ты не волнуйся. Это товарищ из милиции, а с ней, как ты знаешь, у меня вполне нормальные отношения.

Женщина сразу сменила гнев на милость и прямо заискрилась доброжелательностью и гостеприимством.

— Угощайтесь... Беседа у вас, я вижу, длинная получается. Пора подкрепиться.