Юрий Семенов - Конец черной тропы

и вручи «визитку», о которой я говорил. Он не оставит ее без внимания, если двурушничает. Дальше мне учить тебя нечему, действуй по обстановке, главное, уйди чисто. Подумай как. За день мы еще поговорим.

Всю дорогу из Луцка до Порфирьевки Мария Сорочинская ехала задумчивая, обеспокоенная, так что лейтенант Кромский поневоле вспомнил Киричука, наставлявшего его: «И еще учтите, женщина она хотя и в возрасте, но слишком оживленная, даже, я бы сказал, игривая — природа у нее такая безвозрастная, поправляйте ее, коли что не так».

А Кромский всего-то и услышал от нee несколько слов. Когда назвал свое имя, она, между прочим, произнесла: «У меня мужа Миколой зовут».

Марии было не до отвлеченных разговоров. Мысли ее вертелись вокруг мужа: где он сейчас может быть, не занесло ли его по стечению неизвестных ей обстоятельств поближе к братцу Петру, возле которого она чуяла для него беду. Однако, поразмыслив и вспомнив обещание Яшки Бибы исполнить все, что она скажет, успокоилась.

Так незаметно за размышлениями они проехали Стырь, и только тогда Мария подала требовательный голос:

— Вон туда, в рощицу, отгоните машину, я дальше пешком. Ждите, будет задержка — извещу.

Кромский ответил:

— Хорошо. До темноты жду.

Откуда им^ыло знать, что в эту самую минуту Микола Сорочинскии усердно пилил дрова с сыном бабки Васьки, слушая его бесконечные рассуждения о том, сколько стоила всякая всячина до войны и как подскочили цепы теперь: «До войны приехали гут городские, просят, продай барана. Бери, говорю. А сколько стоит? Кто же знает, сколько. Застыдился, семь карбованцев запросил. Те мне десять дают. А теперь что? Семьсот давай, не сразу сыщешь».

Микола, не вслушиваясь, кивал головой. Орудуя пилой, он не сразу обратил внимание на вошедшую во двор женщину. А увидев жену, бросился к ней.

— Никак соскучился? — повела мужа в сторонку Мария, шепнув ему: — Бери манатки, сейчас уйдем, я только с бабкой Васей переброшусь парой слов, нельзя не повидать.

А бабка Василиса уже стояла на крыльце.

— Кого я вижу, милушка, любовь ты моя,— тихо пропела она.

— Здравствуй, баба Василиса! — обняла гостья хозяйку.— Ты зачем же эксплуатируешь моего муженька? Я его не за этим к тебе посылала.

— Не за этим? — усмехнулась бабка Вася.— Мужика в безделье опасно держать, он постоянно работать должен, а то одряхлеет.

— Передохнуть Миколу к тебе на природу отправила, да потребовался вот. Как ты, старая беда? Я сегодня без подарочка.

— Сама пришла — подарок. Посидела бы, чего так. У меня нынче тесто подошло, тебя чуяло.

— На дорожку, пожалуй, дай, от твоего отказаться не могу,— скрипнули половицы под ногами Марии.— Крыльцо у тебя ласковое какое, запело подо мною.

— Под тобой запоет. А Микола твой, видать, отпелся, слова не выдавишь.

— Он у меня серьезный мужик,— остановила Мария за руку бабку Васю, спросила: — Мне что есть?

— Было, Сморчку отдала, он вчера с твоим приходил.

— Знаю,— зачем-то сказала неправду Мария.— Ну давай, а то больно спешу. Дух-то какой у тебя тут хороший, гарбуз, что ли, печешь?

— И гарбуз... Угостить? — набрала узелок бабка.

Уводя Миколу со двора, Мария обернулась, расстроившись вдруг тем, что бабка Вася крестила их вслед. Крикнула:

— Спасибо! Будь здорова, баба Василиса!

Лишь за селом она сказала мужу:

— Вызывали меня вчера в милицию. На допрос в без- пеку возили, со Стройным вот так разговаривала. Все о вас знают, меня Артисткой назвал. Там у них нашего брата набралось.

Микола удивленно спросил:

— Как же ты вывернулась?

— Оттуда не вывернешься просто так, дорогой мой. Они люди с умом. Ничего, понравились.

— Кто? Чекисты?

— Они, Миколаша! Слушай меня и не перечь. Они наше спасение теперь, иначе кому тюрьма, кому удавка. Куда мы с тобой залезли? Какое нам дело до них? Чего мы петлю на шею себе напялили? Есть возможность сбросить ее.

— Как?! — громко вырвалось у Миколы, он даже на всякий случай посмотрел вокруг.

— Ты хочешь меня сохранить? Тебе же, знаю, надоела моя канитель, сам говорил. Возможность есть, другой не будет.— Мария повела мужа кратчайшим путем к поджидавшей машине, неспешно рассказывая об условиях выхода с повинной и подводя к неизбежному вопросу, который Микола задал с пугливым видом:

— Что я должен сделать?

— Захватить Зубра,— тихо сказала Мария, отчего Микола застыл на месте, не поверив. А та продолжала: — Сейчас отвезем тебя к Боголюбам, иди к Шульге, пароль я тебе дам свой, берегла на крайний случай. С ним доставят к Зубру. Лай вовсю Петра, скажи, Сорока почти подвел меня, тога и гляди заарестуют, работа встала, что, мол, делать с этим убийством Варьки, крылья подрезал. И не болтай много, трусость не выказывай, сразу в недоверие войдешь.

— Зачем все это? — расширились вопросительно глаза Миколы.

— Чтобы к Зубру доступ найти, а случай подвернется — заарканить его. Тем более тебе рассчитаться с ним есть за что: на меня глаз положил. Сказала ему в последний раз, когда ночью Сморчок меня вызвал, чтобы не лез, потому что Миколу своего еще люблю. Не ухмыляйся, так и сказала, можешь напомнить ему при случае. Даже еще ляпнула насчет того, что я здорово старше его. Надо же было смягчить самолюбие мужика с ними на ножах нельзя.

— Замечал, думал, ты с ним,— пустился было в разбирательство своего наболевшего Микола, но Мария его одернула:

— Будет об этом, знай да помалкивай. Если бы что было, я бы сразу сказала,— и после паузы с умыслом добавила: — Все равно от него покоя не будет, он и тебя убрал бы, да меня побоялся, предупредила его. Месть от него возможна, осторожней с ним будь. Сейчас он тебе ничего не сделает, злорадствовать станет. Петро-то у него, знаешь?

— У Зубра?!

— Да, у него. И узнала, думаешь, от кого? От Стройного, подполковника безпеки.

— Тогда я пойду, тогда это нам на руку,— ободрился Микола.

Мария направилась дальше к машине, Микола — за ней.

— Связь через бабку Ваську, Костю каждую неделю буду посылать. Только не вырваться тебе к ней в Порфирьевку. Смотри, кроме как через Петра ни с кем ничего не передавай. Находиться буду дома. За меня не беспокойся. Правильно я сделала, что осталась. Давай выкарабкиваться к жизни.

К утру августовский лес наполнялся холодной промозглой сыростью и непроглядным туманом, заблудиться в котором без привычки ничего не стоило. Продрогший насквозь Проскура дождаться не мог, когда солнце проникнет в густую чащобу, увлекал Угара к краю облюбованной им поляны на открытое место и чутко засыпал. С Лукой у него все уже было переговорено за трое суток — люди в «проходе» расставлены, Кушак проникся ответственностью, возложенной на него Зубром.

Проскуре тяжело было смотреть, как вольготно разгуливает Кушак, тот самый, обнаружить и накрыть которого чекисты долго не могли. И зло брало Павла Гавриловича на этого застрявшего где-то таинственного оуновца, из-за которого, чего доброго, главаря банды упустишь.