Юрий Семенов - Конец черной тропы

— Батюшки! — зашевелился Сорока, вставая.— Да как же ты тут, брательник?! Смотри-кась, разыскал. И Мария здесь?

Когда Микола рассказал о том, что произошло за эти дни с ним и с женой — он скрыл только ее арест и цель последней встречи с ней,— Петро с недоумением спросил:

— Тогда зачем же тебе надо было тикать из дома? Как знаешь, мне необходимо было побыстрее смотаться, пока Шурка меня не продал. Я знал, что он все свалит на меня. Теперь-то пускай, теперь семь бед — один ответ.

Микола спросил:

— Ты кого-нибудь за это время успел кокнуть?

— Нет, вначале Зубр возле себя содержал, хотел меня шифровальщиком сделать. Не подошел ему, говорит, рассеянный, «директором паники» обозвал. Вот к Гному спровадил. Так ты что, говорю, бежал?

— Мария настояла. Зубру сообщить обстановку велела.

— Мотается он, боится, по-моему, на одном месте задерживаться. Муха у него от недосыпания отощала совсем. Беременна. Чего допустила? Сама врачиха.

— Тебе-то что? — Миколе не хотелось слушать об этом. Его раздражал никчемный разговор, когда сейчас другое надо обсудить. Да только как к нему подступиться?

— Мне ничего, я просто так, видная была женщина. Мусей звали, а этот из нее Муху сделал.

— Перестань ты о ней! — одернул, не выдержав, Микола.— Тут о моей голова болит. Что, если ее посадят?

— Не посадили же,— присмотрелся Сорока к старшему брату, ухватил его за плечо, спросил: — Ты что юлишь?

Микола придвинулся к нему поближе, тихо сообщил:

— Дела такие, что о них лучше нам вдвоем только знать и ни единой душе больше.

— Нам вообще надо придерживаться этого правила,— охотно подхватил Сорока.

— Тогда слушай и за моим тылом смотри. Секрет у меня громадный.

— Я и подумал, что ты неспроста заявился.

— Марию-то в безпеку Стройный вызывал, Артисткой ее величал, все о нас им известно, о тебе разговор вел.

— Откуда он меня знает?

— Они, оказывается, все знают. Как не знать, когда столько заарканили чекисты. Есть, видать, кому рассказывать и о тебе, и обо мне, не говоря уж о Марии. Вот такие дела-то.

— Так она сидит, выходит? — без сочувствия спросил Сорока, оторвав стебелек и сунув его в зубы.

Микола сурово посмотрел на брата. Его удивило не равнодушие Петра к судьбе Марии, а холодность вообще к тому, что он говорил. Это заставляло его повременить с разговором о главной цели появления здесь. Но Петро вдруг дал повод понадеяться на лучшее.

— Чего молчишь? Подвел я ее, выходит. Нечаянно* сам бы лучше вместо нее сел. Ради тебя, вернее.

У Миколы глаза оживились.

— Ради меня, да и ради себя можешь успеть сделать. Должен, не лопухи же мы с тобой, как батька, бывало, говорил.

— Чего сделать-то? Не мямли,— поторопил Петро.

— Не марать больше руки кровью, вот что,— издалека решил подойти к главному Микола.

— Это уж как выйдет. С чего у тебя такая забота?

— Ты жить хочешь?

— Хочу.

— Ас ними в банде много наживешь?

— Ну, нет. Давай, давай, говори, чего обхаживаешь, не девка. Уйти хочешь предложить? Так там же тюрьма, дадут столько, что и на том свете придется досиживать.

— С повинной надо выйти. Марию вчера видел, в Порфирьевке у бабки Васьки нашла меня. Так вот скажу, слушай, она придумала — для смягчения нашей вины повязать Зубра. Смотри, чтоб никому ни звука!

— Потише сам-то,— хлопнул по коленке брата Сорока, утер вспотевший нос, рассуждая: — Зубра я для своего удовольствия сам удушил бы. Только вдруг чекисты обманут. Им бы нас выловить да перегрызться повод дать.

— Ия Маше об этом, а она мне толкует: не чекисты помилование раздают, а Советская власть ее гарантирует, она не врет, обращение было от имени Верховной Рады Украины.

Сорока еще с сомнением:

— Обработал ее Стройный, неохота бабе в тюрьму, хватается за соломинку.

— Ты Машу не осаживай, не тебе тянуться до нее, она не промахнется. И завалил-то ее ты, тебе и слушаться бы нужного совета, пока возможность есть. Она вот боится другого — наперед смотрит, как бы горячий дурной Петро новых дел кровавых не натворил, говорит, ступай-торопись, а то дорогу назад обрубит.

— Так и сказала?

— Ну а как же, о чем и толкую. Ты знаешь меня, не кинусь в омут, не размерив-примерив. Дело Маша предлагает, а Советской власти скажем как есть: темные были, сдуру впутались, да вот просветлели. Уж лучше отсидеть, много ль на худой край дадут, чем жизнь кончать.

— Ох Микола, Микола,— вздохнул Сорока.— Врозь от тебя не пойду, ты знаешь. Была не была. А Зубр сейчас Гному одному больше всех доверяет.

— Маша просила рассказать ему обстановку и тревогу — выполнять поручения боится. Как быть? Чтоб в контакт с Зубром войти. Ну и понадеялась она, может быть, нам возле него удастся побыть. Момент и подвернется.

— Гм, подвернется,— ухмыльнулся Сорока.— Он в сортир без охраны не ходит.

— Прикончить и уйти можно. Вдвоем бы только. А то ведь одному из нас оставаться нельзя — удавят.

— Это уж давай держаться друг дружки. Мария-то на воле или в кутузке?

— На воле, говорит, как жила, так и живет.

— С кем? Когда ты тут.

— Ожил, вижу, на похабщину потянуло. Усну малость. Значит, договорились? Окончательно?

— Спи, Микола.

А Мария Сорочинская говорила в этот момент Кромскому:

— Все, кончились подкладки в ошейник моей Хивре. Сморчок свое дело сделал. А мои послания забирает?

— Забирает,— подтвердил Кромский.

Вы хотели, чтобы я его дом показала, Яшки Бибы.

— Теперь не надо, мы знаем его. А где обитает зубной техник?

— Ой, найду ли сейчас, я у него раз всего-то и была — война еще шла, потом Кухча с ним дело имел.

Кромский взглянул на Артистку, решил — не играет.

— Так куда сворачивать, что там приметное рядом? — спросил.

— Вон на пустырике двухэтажный дом желтый, я его еще сумасшедшим прозвала.

Кромский уже развернул машину.

— Ну что же, поедем па эту улицу, глянем па желтый дом.

Вечером к Василию Васильевичу должна была приехать семья. Откладывать переезд дальше нельзя — скоро занятия в школе. Квартира у него давно готова, но он все медлил с вызовом: работа, требовала полной самоотдачи.

Утром Василий Васильевич на пару с Чуриным отправился в Баево поговорить с людьми, посоветоваться о предстоящем судебном процессе — готовились к нему тщательно.

На дороге их встретил майор Тарасов, повел сотрудников из областного управления госбезопасности в клуб, где у порога уже поджидало несколько человек, среди которых Киричук заметил секретаря сельсовета Кормлюка.

— Здравствуйте, товарищи! Здравствуйте! — раскланивался подполковник, удивившись присутствию здесь и председателя колхоза Бублы. Спросил с недоумением: — Ждете кого? Что за представительство?

— Ждали, вы приехали,— изобразил что-то в воздухе рукой Кормлюк и прямо к Василию Васильевичу: — Процесс будет?