Юрий Семенов - Конец черной тропы

Расставаясь с генералом, Киричук с удовлетворением произнес:

— Очень медленно продвигался капитан Сухарь в стане бандеровцев, но, оказалось, оседал надежно!

— Надежно! — подтвердил Поперека и уточнил: — Кстати, Сухарь уже не капитан, а майор!

22

Воскресный базар в Торчине славился на всю Волынь, На подводах, арбах, верхом, а больше пешком сюда стекались люди не только со всей округи, но и с таких дальних мест, как Горохов и даже Турийск. Издалека везли и вели крупную живность.

Не удивительно, что до обеда в Торчине, особенно вокруг базарной площади, где неподалеку размещался райотдел МГБ во главе с майором Тарасовым, в воскресенье было ни пройти, ни проехать. Потому, наверное, мало кто обратил внимание на шестерых всадников в гражданской одежде, с трудом пробирающихся по обочине дороги вслед за вожаком, уверенно сидящим в седле с подкрылками у колен.

За Домом колхозника дорога стала свободнее, понурые лошаденки нехотя подтянулись, и седоки начали походить на организованную группу. На сравнительно тихой «административной» улице к верховым стали присматриваться с удивлением.

— Подтяни-ись! — протяжно скомандовал вожак, будто за ним шла сотня, и пришпорил каблуками серого, рвущегося на резвый ход коня. Но свободной дороги было немного, да и пора было уже сворачивать за угол дома к подъезду-входу в райотдел МГБ.

Не дожидаясь, пока спешится «войско», вожак вбежал на крыльцо и скрылся за дверью.

— Майор Тарасов! Районный проводник Угар по крещению Лука Скоба явился с боевкой сдаваться в безпеку с повинной.— Он прошел через кабинет к столу и положил па него вынутый из кобуры наган. Добавил серьезно и деловито: — Все, отвоевался, так и доложите Василию Васильевичу,

— А министра уведомить не стоит? — положил папку в сейф и запер его Тарасов.

— Я с ним не знаком,— нашелся тот с ответом, снимая с запястья петельку ремешка от плетки, которую аккуратно положил рядом с пистолетом.

— Ну, здравствуй, Лука, я тебя почти таким и представлял,— подошел к нему майор и насмешливо поправил: — Не отвоевался ты, а отбегался, отстрелялся из-за угла, отпрятался. А с кем мы воевали, сам знаешь. Где твои бандиты?

Скоба прокашлялся — не по нутру пришлось замечание, обходительных Киричука с Чуриным вспомнил, но раздумывать некогда было, ответил:

— Гляньте в окно, у подъезда спешились.

— Чего же глядеть, пошли, заводи их во двор,— указал рукой на дверь Тарасов.

Дежурный раскрыл ворота, и пестрое воинство Угара с неказистыми лошадьми кучно вплыло во двор. Оглядывая неровный строй, на правом фланге которого встал Скоба, майор спросил:

— Добровольно все явились с повинной?

— А как же! — ответили ему разноголосо и, видать, по неслышной команде вожака положили на землю перед собой обрезы, пистолеты, палаши, ножи.

Во двор вышли несколько чекистов: кого это там начальник привечает? Одному из них майор Тарасов приказал переписать вышедших с повинной бандитов, пометить адреса, куда собираются отправиться разоружившиеся.

— Как куда отправимся? — повторил, будто прислушиваясь к своему голосу, Лука.— Вы разве нас не арестуете?

— Пока нет, но разбираться будем с каждым. К жинкам, невестам идите, передохните от трудов неправедных, а завтра утром... Нет, завтра не годится, послезавтра к девяти утра чтоб как один собрались тут же. Если есть такие, кому некуда идти, пусть останутся. Задача ясна?

— Ясна,— задумчиво протянул Скоба.— Все тутошние. Мне тоже есть куда, прибьют только, боюсь.

— Посоветуемся сейчас с Василием Васильевичем. Какие просьбы, пожелания будут?

— Кассу примите, деньги, ценности... Крыса! — позвал Лука.— Сдай доверенный тебе капитал.

— Что за Крыса? Прекратить, Лука Скоба! — повысил голос Тарасов и обратился к парню: — Как зовут тебя?

— Меня? Ваня! Иван Бородуля,

— Так вот, Иван Бородуля, забудь ты гадкую, обидную кличку, произносить ее противно. Фамилия-то какая у тебя ласковая. Деду бы взять тебя да выпороть, потом батьке приняться.

— Нету у него батьки, помер, а кличку ему Хрисанф пришпилил, когда в лес уводил. Любил он псевдо грызунов,— пояснил Лука.

— Забудьте клички, у вас есть фамилии,— громко предложил майор и скомандовал: — По одному заходите в отдел! Оформим документы.

И к Скобе:

— Поедете сейчас со мной в Луцк.

Тот живо кивнул головой.

Слушая не в первый раз наставления Бучи о том, как переходить польскую границу через «окно», с кем там прежде всего встретиться для дальнейшего продвижения, Сухарь и вникал в тонкости советов, и размышлял о нем самом — сорокалетием Павле, о его никчемной, по-бандитски грязной жизни, в которой, наверное, всего-то одна приметная отметина — шрам на залысине, происхождение которого тот скрывал. Но было известно, что его оглушила по голове коромыслом вырвавшаяся из пьяных рук бандита девчонка. Однако «ранение» Буча выставлял напоказ, устроив по нему зачес волос на пробор.

Оставались считанные минуты напарничества Антона Тимофеевича с Бучей. Сейчас он уйдет на вокзал, чтобы отправиться в свой опасный путь. А бандитов вскоре арестуют.

— Ну, какие у тебя, друже Молоток, пожелания, просьбы? Может, забыл что сделать, поручи — так принято напоследок.

— Некому передавать и нечего.

— А дядько-то лесник? В Баеве, помню, родич у тебя.

Сухарь недовольно глянул на Бучу, подошел к нему вплотную.

— Не нянькайся настырно,— сказал ему.— Что надо, я друже Комару сказал. Понял? А дядька-лесник не доживет до моего возвращения, старый он, больной.

— Я как лучше... Бабы-то разве нет?

— Откуда? — естественно удивился Сухарь.— Я сюда сквозь лагеря пришел, оглядеться не дали.

— Ну, бабу себе там найдешь. Мне бы туда. Заместо тебя рассчитывал пойти. Принесло на мою голову... Давай, тебе пора.

Шевчук с Карпенко вышли на платформу, когда поезд остановился и Сухарь с Пал Палычем стали подыматься в вагон. Чуть в стороне они увидели прогуливающегося Павла Бучу. Он дождался, пока в окне появился друже Молоток, вскинувший ему открытую ладонь, что означало: все нормально!

Поезд в Жвирке стоял всего несколько минут. Когда дернулись вагоны, Шевчук с Карпенко приветливо помахали рукой тому, кто их не видел, и нацелили свое внимание на человека в темном полупальто и сапогах, энергично шагавшего по платформе. Дали ему выйти из здания вокзала, позволили пройти еще чуток, благо, тот свернул поближе к чекистской машине, и с двух сторон крепко взяли его под руки.

— Не шуметь, Буча! — тихо, со спокойной властностью произнес Александр Агафонович.— Вы арестованы! В машину!

А вечером, едва стемнело, Шевчук с Карпенко постучались в дом к Владе Львовне. Дверь открыла ее дочь. Уступив дорогу и ни о чем не спрашивая, она крикнула: