Эфочка - Ну ты чего такая хилая? Глотай свой гараж! [litres самиздат]

– Еще не наступил 3018 будущего, под вашим руководством вымрет, не переживайте, и спрос на Славку Продольченко упадет окончательно.

– На моего (названиие должности глав дипломата) ничего не упадет – Александр говорит как бы между делом, сосредоточенный на дороге.

Слава отворачивается к окну, сжимая ремень безопасности – теплота в груди.

Они как раз подъезжают.

Пока-Пока, отъезжающий черный джип.

Вереница съемных квартир останавливается на жестком продавленном диване. Слава критически оглядывает его и одеяло с подушками, в его безопасном углу, не просматривающимся из окон. В нем он и дожидается назначенного времени, накрывшись мягким одеялом, до все еще горящих щек.

Не тут-то было, дорогой мой. Из ниоткуда слух начал разрезать тоненький, но совсем не милый голосок.

– За каждую услугу взимается. Слово-то какое забавное – плата. Так миленько-примиленько

Слава кричит, нет, орет, до содранного горла, швыряя телефон в стену, напротив из которого, его выражение повторяет обглоданный скелет. Экран обнимает девушка, со спутанными молью волосами и мило улыбается, пряча зубы. Гниющая белая кожа губ обнажает клыки, как не старайся лыбиться.

– Славочка, я помогу тебе! Буду приглядывать и твоя любовь с Сашечкой обязательно будет взаимной, и будущий деточка тоже будет тута! Мы с ним друзьяшечки! Ну-ну, не дрожи! И яблочко не кидай, еще одну царапину хочешь? Острую-приострую, а ты решил нам лакомство дать?

Слава затыкает уши от высокого, звонкого, девичьего голоса, пробивающего ушные перепонки, скребущие серу. Айфон безжизненно лежит у стены, все так же в корпусе. Глухой звук удара слышится снова и снова, а голос тише не становится.

– Вы же собираетесь революцию устраивать, ну куда же, куда ты без нас в таком важном деле? Твой Сашенька начнет играть с большими дядями и его скушают целиком, скелет переварят. Вот мы и пришли к тебе, ты же этого не хочешь, правдачки?

Слава может заткнуть уши и как ребенок спрятаться под одеялом.

Но он смотрит на телефон, торгуется девушкой-молью.

-…Чего не было в манифесте из фольги?

– Да, названьеце и впраду забавненькое! Конечно мы можем, магмочка в недрах этой страны пропитана всеми нами и попами в платьицах! Вся-вся! Она выходит в чернозем, отравляется душком воздух и мы можем существовать, ходить по этой земельке и помогать тебе!

Слава бросает украдкой взгляд на стекло, вычисляя снайпера и вздрагивает – на него смотрит разложившаяся, та самая девочка-моль.

– Задавай свои вопросики, Славочка – улыбка становится шире, умиляясь, выдранный кусок губы растягивается.

– Почему мне пришла рассылка?

– Потомушечки магия? Кто-то очень недовольный, разослал всей стране письмечко счастливца, тайное правительство перехватили практически все, кое-кого убили, но тут вмешались мы. Нас звало тысячи отключающихся чипов и я считалочкой выбрала твой, и захоти кто-нибудь мне поменять эту, выживет совсем другой человечишка, но Сашенька все равно узнает правду, его выбрали на собрании. Но замени кто-нибудь из тогдашних спикеров, пусти я дрянную боеголовку отвлечь их, и пока они будут решать эту проблемочку, их замы выберут совсем другого из сотен и тысяч Каррельчиков, или нет? И им помешают помешать? – её звонкий голос.

Сидя на диване в автоматной очереди, Слава ни о чем не думает, «потому что нет отражающих поверхностей, помимо глаз напротив, в каждом из которых ему приветливо улыбаются три ряда зубов, заложив костлявые руки за спину как маленькая девочка». Хафман сдирает ногтями с лица стервозность, становясь профессиональным интервьюером, без страха и упрека, понимающим, толерантным. Короткие русые волосы, со светлыми желтоватыми прядками, незаметными мужскому взгляду, если не пялиться, как это делает Слава. Девушка не тушуется, смотрит открыто, не дает себя вывести этой психологической атакой, только ухмылку подкрашивает улыбкой. Ее губы обветренны и только украдкой отворачиваясь к оператору, настраивает камеру, и ждет Славиного хода:

– Какие темы ты не готов обсуждать?

– Да все готов, только мем про сранье пора прекращать форсить – Слава привычным жестом обозначает кавычки. И смотрит серьезно, даже когда улыбается, а все «борода!»

– А что так? Хороший мем… Ладно, забыли, это все? – у Хаффман по змеиному сужены зрачки, бледно-красное складывается в острое, готовое наброситься в любой момент, плотоядное – сука, стерва тут, рядом с ним, пока не включилась камера. Изначальный план зажать девушку без камер, парируя острые лезвия ответов:

– Может покурим?

Понеслась моча по трубам, только не обосрись, да подливой то самое, проиграй, дитя дохлой тетрадки:

– Если откажусь с тобой идти, интервью мне сорвешь? Учти, я замужем.

– А у меня парень.

– В твиттере ты писал, что не куришь, пиздел?

– Начал, как парня курящего нашел, сволочь мне их подсовывает. Не виновата я, блядское заикание.

– Учти, склеек не будет – яд из ее рта стекает ручейками-каплями, но спохватившись, что она не хабалка какая. «Ты справишься» – бросает, как собаке кость.

Настороженная, поднявшая голову змея, самая опасная. Хаффман встаёт с дивана, чтобы идти и пояснять шапочно знакомому мужику, Слава видит высокую, худую как щепку девушку, храбрившуюся, хорохорящуюся, как воробей, складывая тонкие руки. И какая из нее змея?

Как девочка-разлагающаяся моль в ее глазах.

– Ну, веди меня, студия-то твоя…

– Я парю на диване и мне, как журналистке, интересно, куда ты меня поведешь. Так я говорю себе, успокаивая, ведь дискуссию с таким как Продольчеко, с восемью сезонами сериала для дрочеров, для слешеров и другой нечести, – говорит в Славе диванный психолог, влюбленный по уши в политика. По тому, как напряжена Хаффман, или она просто сосредоточена на предстоящем неумелом вопросе, всегда готовая лучше оппонента, зная ошибки шибко умных, воспринимает всерьез даже Продольченко.

Слава ведет ее в подъезд, ждет пока девушка роется, в кремового цвета рюкзачке, ища вейп, галантно пропуская свою первую цель, как инспектора Грега.

Хаффман бесстрашно спускается к окну – ее информатор не из ада, или она кичится тем, что его взяла за яйца и может спокойно смотреть в окно. Значит лазит в торе/ей сливает друг – третий человек, а он уже с икпориом и без стеклышек. Но его замок из песка смывает приливом, так как все его теории пальцем в небо, а он не Шерлок Холмс, вокруг которого Доль заботливо окутывает мир и сюжеты. Так что, если идешь поссать в речку, из нее субъект черпал водицу для чая.

А ты бы хотел оставаться с челом, на которого у тебя компромат, но игру по нотам исчеркала лучшая подружка?

Без балончика, прошу заметить, с голыми руками и вейпом.