Тана Френч - Сходство [litres]

День был жаркий, дремотный. Набережная кишела людьми: грелись на солнышке старики, гуляли в обнимку парочки, носились туда-сюда малыши, похожие на славных пухлых шмелей. Многих я знала в лицо. Сэндимаунт – уютное старомодное местечко, где узнаёшь прохожих, улыбаешься им, покупаешь у соседских ребятишек самодельные духи, потому-то мне и нравится здесь жить, но в тот день мне было там муторно, тоскливо. Казалось, слишком долго я пропадала, за это время вывески должны бы поменять, дома перекрасить, а знакомые лица – измениться, постареть, исчезнуть.

Был самый отлив. Я скинула туфли, закатала джинсы, зашла в воду по щиколотку. Снова и снова вспоминался эпизод из вчерашнего дня: голос Рафа, тихий, как падающий снег, но с затаенной угрозой: Ублюдок чертов .

Вот что я могла бы сделать, за секунду до выстрелов. Могла бы спросить: “Джастин? Так это ты меня ударил?” Он сказал бы правду. Его ответ попал бы на запись, и рано или поздно Фрэнк или Сэм заставили бы его повторить, на сей раз успев зачитать ему права.

Наверное, я так никогда и не пойму до конца, почему этого не сделала. Возможно, из сострадания, запоздалого и бесполезного. Или – эта версия наверняка пришлась бы по душе Фрэнку – потому что я с головой погрузилась в ту жизнь: отождествляла себя с Великолепной пятеркой, мы против всех , магия “Боярышника” покрывала меня, словно позолота. Или – и надеюсь, именно эта версия правильная, – правда более сложна и менее доступна, чем я привыкла считать, и ведут к ней не только прямые пути, но и извилистые тайные тропы, и я приблизилась к ней насколько могла.

Я вернулась домой, а у подъезда сидит Фрэнк – дразнит соседскую кошку шнурком от ботинка, насвистывает сквозь зубы “Оставь ее, Джонни, оставь ” [42] Морская песня, шанти, в которой моряка Джонни призывают оставить любимую шхуну, на которой он много чего испытал, осесть на берегу. . Выглядел он страшно: заспанный, помятый, заросший. Завидев меня, встал, спугнув кошку, та шмыгнула в кусты.

– Детектив Мэддокс. Вы не явились сегодня на работу. В чем дело?

– Не знаю, в каком я теперь отделе работаю, – ответила я. – Если меня вообще не уволили. Вдобавок проспала. У меня отгулы накопились, возьму один.

Фрэнк вздохнул:

– Ладно, что-нибудь придумаю, сегодня ты мой сотрудник. А с завтрашнего дня вернешься в Домашнее насилие. – Он посторонился, дав мне открыть дверь. – Тяжко пришлось.

– Да уж, – кивнула я. – Еще как.

Фрэнк поднялся за мной в квартиру и направился прямиком к плите – с моего позднего обеда или раннего ужина еще оставалось полкофейника кофе.

– Вот это по мне! – с одобрением сказал Фрэнк и взял с сушилки кружку. – Детектив должен быть ко всему готов. Будешь?

– Я уже целое море выпила, – сказала я. – Угощайся.

Непонятно, зачем он пришел – выслушать мой отчет? устроить мне разнос? помириться? Я повесила куртку, убрала с матраса постель, чтобы сесть друг от друга подальше.

– Ну, – Фрэнк поставил кружку в микроволновку и принялся нажимать на кнопки, – слышала про дом?

– Сэм рассказал.

Я почувствовала взгляд Фрэнка спиной. Загудела микроволновка.

– Что ж, – вздохнул он, – легко нажито – легко прожито. Дом, скорее всего, был застрахован. Тебя уже допрашивали во Внутренних?

– Еще как. Дотошные типы.

– Сильно мучили?

Я пожала плечами:

– Столько, сколько надо. А у тебя как дела?

– У нас есть хронология, – сказал Фрэнк, не вдаваясь в подробности.

Запищала микроволновка, он достал из буфета сахарницу, всыпал три ложки в кофе. Вообще-то кофе он пьет без сахара, а сейчас, видно, боролся со сном.

– К выстрелу не придерешься. Я прослушал записи: три выстрела, первые два довольно далеко от тебя, компьютерщики вычислят расстояние, а третий прямо возле микрофона, я чуть не оглох. А еще я переговорил с приятелем-криминалистом, уже после осмотра места преступления. Оказалось, траектория одной из пуль Дэниэла – почти зеркальное отражение твоей. Вопросов нет: сначала он стрелял в тебя, потом ты в него.

– Знаю, – сказала я. И, свернув постель, убрала ее в шкаф. – Я же там была.

Фрэнк привалился к кухонной стойке, отхлебнул кофе, посмотрел на меня.

– Если во Внутренних расследованиях станут тебя запугивать, стой на своем.

– Все было ужасно, Фрэнк, – сказала я. – В газетах от нас живого места не оставят, а начальству нужен козел отпущения.

– За что? Выстрел образцово-показательный. Дом на совести Бёрна: ему поручили присматривать, а он не уследил. Остальное ерунда, у нас есть главное: дело раскрыто. Убийцу мы нашли, хоть арестовать и не удалось. Если не наделаешь глупостей – я имею в виду, новых глупостей, – все мы выйдем сухими из воды.

Я села на матрас, достала сигареты. Непонятно было, то ли он меня ободряет, то ли угрожает, то ли всего понемножку.

– А ты? – спросила я осторожно. – Если на тебя уже заводили дело в Крысином отделе…

Фрэнк шевельнул бровью.

– Спасибо за заботу, очень тронут. Но у меня имеются кой-какие рычаги – на случай, если до этого дойдет.

Запись того нашего разговора – как я ослушалась приказа, отказалась вернуться – была между нами точно барьер. Подозрений с него это не снимет – начальник должен поддерживать в отделе порядок, – но я окажусь втянутой, а он под шумок сумеет выкрутиться. Тут я уверилась окончательно: если Фрэнк захочет свалить на меня вину, испортить мне карьеру, все в его руках, и поделом мне.

Налитые кровью глаза Фрэнка блеснули: он прочел мои мысли.

– Рычаги, – повторила я.

– Впрочем, как всегда, – ответил Фрэнк и на секунду показался мне старым, усталым. – Ты пойми, ребятам из Внутренних надо покуражиться, власть свою показать, но они пока что не стремятся тебе подгадить – или твоему Сэмми, если на то пошло. Устроят мне несколько веселых недель, но в итоге все будет тип-топ.

Меня кольнула неожиданная ярость. Неважно, решит ли Фрэнк бросить меня на растерзание, – а повлиять на него я не в силах – “тип-топ” сейчас далеко не самое подходящее определение.

– Ясно. Рада слышать.

– Тогда почему лицо вытянулось? Как спросил один бармен у одной лошади.

Я чуть зажигалкой в него не запустила.

– Ради бога, Фрэнк! Я убила Дэниэла. Я жила в его доме, сидела с ним за одним столом – я не стала говорить “целовалась с ним”, – и я его убила. Каждый день его непрожитой жизни на моей совести. Много лет я всю себя вкладывала в работу, я пришла туда поймать убийцу, и вот… – Я умолкла, чтобы Фрэнк не услышал, как у меня дрожит голос.

– Знаешь что? – сказал чуть погодя Фрэнк. – Водится за тобой дурная привычка приписывать себе чужие заслуги. – Он тяжело плюхнулся на диван с кружкой в руках, широко расставив ноги. – Дэниэл Марч был не дурак. Он знал, что делает, нарочно тебе не оставил выбора, кроме как застрелить его. Это не убийство, Кэсси. И даже не самооборона. Это самоубийство чужими руками.