Тана Френч - Сходство [litres]

Я отдала Джиллиан одежду, та проворно сложила ее в большие пакеты для улик и застыла у порога с пакетами в руках. Впервые за весь день заметив ее нерешительность, я подумала: а ведь она, наверное, моложе меня.

– Вам тут не страшно одной? – спросила она.

– Нет, все хорошо, – ответила я.

За день я столько раз повторяла эту фразу, что впору на футболке напечатать.

– Кто-нибудь сможет прийти, побыть с вами?

– Позвоню другу, – ответила я, – он приедет. – Однако была не уверена, совсем не уверена.

Когда Джиллиан унесла с собой все, что осталось от Лекси Мэдисон, я села на подоконник с бокалом бренди – ненавижу бренди, но у меня посттравматический шок, мне можно, а другого спиртного в доме не нашлось – и стала смотреть, как мигает в заливе маяк, спокойно и ровно, будто бьется чье-то сердце. Была уже глубокая ночь, но о сне я и не помышляла, при бледно-желтом свете ночника матрас казался жутковатым, душным, набитым кошмарами. Хотелось позвонить Сэму, он был мне нужен как воздух, но в ту ночь я бы не вынесла, если бы он не ответил.

Где-то взвыла сигнализация, ее тут же выключили, и вновь тишина наполнила все кругом, даже в ушах от нее зазвенело. Далеко на юге сияли рождественской гирляндой огни пирса Дан-Лири, а за ними мне на миг почудились – обман зрения – очертания гор Уиклоу на фоне темного неба. Машин на шоссе вдоль моря в этот час было немного, огни их вспыхивали и терялись вдали, а я пыталась представить, куда едут ночные путники, о чем они думают, сидя в теплых салонах машин, как хрупки, сложны и неповторимы их жизни.

О родителях я вспоминаю редко. Воспоминаний у меня лишь горстка, не хочу, чтобы они потускнели, затерлись. Когда я извлекаю их на свет, раз в сто лет, они должны быть яркими и живыми, до головокружения, до боли. В ту ночь, сидя на подоконнике, я их разложила, как старые фотографии, и разглядывала по очереди. Вот мама легкой тенью примостилась на краешке моей кровати – стройная талия, пышные кудри собраны в хвост, нежная рука гладит меня по голове, и пахнет от нее чем-то несравненным, неповторимым, и тихий ласковый голос поет колыбельную: Á la claire fontaine, m’en allant promener, j’ai trouvé l’eau si belle aue je m’y suis baignée… Тихо река струится, здесь я брожу одна. Так хороша водица, манит к себе она… [41] Французская народная песня, перевод И. Олеховой. Она была моложе, чем я сейчас, – не дожила до тридцати. Вот отец сидит со мной рядом на зеленом холме, учит меня завязывать шнурки; у него стоптанные коричневые ботинки, сильные руки, на пальце ссадина; во рту у меня вишневая карамелька, мы оба хохочем, глядя, каких я узлов навязала. Вот мы лежим втроем на диване под пуховым одеялом, смотрим по телевизору мультик, отец взял нас обеих в большую теплую охапку, мама упирается макушкой ему в подбородок, я приникла ухом к его груди, и смех его отдается во мне. Вот мама красится перед концертом, я разлеглась на родительской кровати, намотав на палец кончик покрывала, и спрашиваю: “Как ты встретила папу?” А мама хитро улыбается, глядя в зеркало, в дымчато-серые глаза своему отражению: “Расскажу, когда подрастешь. Когда у тебя у самой будет дочка. Когда-нибудь”.

Горизонт только начинал светлеть; если бы у меня не отобрали оружие, пошла бы на стрельбище, а так оставалось прикончить бренди и уснуть прямо на подоконнике, но тут в дверь позвонили, тихо, робко – уж не послышалось ли?

Это был Сэм. Руки он держал в карманах, я не кинулась его обнимать.

– Боялся тебя разбудить, но подумал, вдруг ты все-таки не спишь…

– Не сплю, – ответила я. – Как все прошло?

– Без неожиданностей. Убиты горем, ненавидят всех нас до смерти, и слова от них не добьешься.

– Да, – вздохнула я. – Так я и думала.

– Как ты?

– Все хорошо, – машинально ответила я.

Сэм огляделся по сторонам – идеальный порядок, грязная посуда в раковине не валяется, матрас застелен – и часто заморгал, будто у него заболели глаза.

– Ты мне сообщение отправляла, – сказал он. – Я связался с Бёрном, как только его увидел. Он обещал смотреть за домом, но… Ты же его знаешь. Мимо проехал, когда смог, во время ночного дежурства, только и всего.

Сзади будто наползла черная тень, затрепетала за моим плечом, как хищник, готовый броситься в атаку.

– Джон Нейлор, – сказала я. – Что он сделал?

Сэм потер глаза.

– Пожарные говорят, бензин. Мы протянули вокруг дома ленту, но… Дверь была взломана, и окно сзади, где Дэниэл выстрелом пробил стекло. Этот тип переступил через ленту, зашел.

Огненный столб на склоне холма. Эбби, Раф и Джастин в мрачных допросных, Дэниэл и Лекси на холодных железных столах.

– Что-нибудь удалось спасти?

– Пока Бёрн заметил да пока пожарные доехали… Это же у черта на рогах.

– Понимаю, – кивнула я.

И только тут заметила, что уже сижу на матрасе. “Боярышник” стал частью меня, я чувствовала под пальцами перила, под собой – кровать Лекси, под ногами – каждый изгиб лестницы, тело мое превратилось в карту потерянного острова, где зарыты сокровища. Лекси начала дело, а я довершила. Вдвоем мы обратили усадьбу “Боярышник” в груду камней и пепла. Может, этого она и добивалась, а я послужила орудием.

– В общем, – продолжал Сэм, – я подумал, лучше ты от меня услышишь, чем… чем с утра по радио. Я знаю, как дорог тебе был дом.

Он говорил без тени обиды, но ни шагу не сделал мне навстречу, не сел рядом, так и стоял в пальто.

– А ребята? – спросила я. – Уже знают?

Позабыв на один безумный миг, что они меня возненавидели, и заслуженно, я подумала: Надо им рассказать. Лучше я им расскажу, чем кто-то другой .

– Да, я им рассказал. Хотя меня они не очень-то жалуют, но Мэкки… Я решил это взять на себя. Они… – Сэм покачал головой. По горькой складке в уголке его рта я поняла, как все прошло. – Все у них наладится, – прибавил он. – Со временем.

– Родных у них нет, – сказала я. – И друзей нет, никого. Где они сейчас?

Сэм вздохнул.

– Под стражей, где же еще? Убийство по предварительному сговору. Скоро их отпустят – улик у нас нет, разве что они заговорят, а это исключено, но… вот что. Надо попытаться. Завтра, как только их выпустят, служба поддержки жертв поможет им подыскать жилье.

– А этот? – спросила я; имя вертелось в голове, но упорно не шло с языка. – За поджог. Уже арестован?

– Нейлор? Бёрн и Догерти его ищут, но пока не нашли. Бегать за ним смысла нет, тамошние холмы он знает как свои пять пальцев. Рано или поздно вернется домой, там его и возьмем.

– Ну и жуть, – сказала я. От тусклого желтоватого света квартира казалась тесной и мрачной, как подвал. – Полная, абсолютная, беспросветная жуть.

– Да уж, – вздохнул Сэм, – ну… – и одернул пальто. Он смотрел мимо меня, на гаснущие звезды в окне. – С этой девушкой ничем хорошим не могло кончиться, сразу было ясно. Думаю, все утрясется в конце концов. Я лучше пойду. Надо прийти пораньше, допросить еще разок эту троицу, вдруг что-нибудь да выйдет? Просто думал, надо тебе рассказать.