Тана Френч - Сходство [litres]

– Ты осталась в Тринити?

Я чуть не взвыла. Неловкий, вымученный разговор – а ведь еще недавно я танцевала под ее пение, еще недавно мы сидели рядышком на моей кровати, ели шоколадное печенье и сплетничали, однако даже на этот разговор я не имела теперь права, и достучаться до нее не удавалось.

– Раз я поступила, почему бы не закончить?

– А Раф и Джастин?

Эбби хлопнула дверцей буфета, запустила руку в волосы – мне был так знаком этот жест.

– Не знаю, как себя с тобой вести, – отрезала она. – Вот ты задаешь такие вопросы, и не знаю, что с тобой делать, то ли все до капельки рассказать, то ли душу из тебя вытрясти за то, что ты нас предала, то ли ответить: не суйся не в свое дело, не смей даже произносить их имен. Не могу… Не знаю, как разговаривать с тобой, как в глаза тебе смотреть. Чего ты от меня хочешь?

Сейчас она меня выставит.

– Вот что я принесла, – ответила я скороговоркой и достала из сумки стопку ксерокопий. – Ты ведь знаешь, что Лекси жила под чужим именем?

Эбби, скрестив руки, смотрела на меня холодно, с опаской.

– Один из твоих друзей нам сказал. Этот, как его, который с самого начала нас невзлюбил. Здоровенный, блондинистый, из Голуэя, судя по говору.

– Сэм О’Нил.

Кольцо я носила теперь на пальце – сначала над нами подтрунивали, то добродушно, то едко, но мало-помалу все поулеглось, от Убийств нам даже преподнесли подарок, серебряное блюдо непонятного назначения, – но вряд ли Эбби догадается, что это кольцо Сэма.

– Он самый. Думал, мы испугаемся и все выложим. А что?

– Мы установили ее личность, – сказала я и протянула Эбби ксерокопии.

Эбби взяла их, пролистнула бегло, одним движением – так же проворно, как тасовала карты.

– Что здесь?

– Места, где она жила. Другие ее имена. Фотографии. Показания.

Взгляд Эбби, холодный и непреклонный, был как пощечина.

– Я считаю, у вас должен быть выбор. Возможность знать о ней все.

Эбби швырнула бумаги на стол и продолжала разбирать покупки, поставила в крохотный холодильник молоко, шоколадный мусс в пластиковой упаковке.

– Не хочу. О Лекси я и так знаю все, что мне нужно.

– Мне казалось, это кое-что объясняет. Почему она так поступила. Может, тебе и проще не знать, но…

Эбби вскочила, задев распахнутую дверцу холодильника, та закачалась.

– Да что ты вообще о ней знаешь? Ты ее даже не видела ни разу. Будь у нее хоть десяток имен и адресов, мне глубоко наплевать. Ерунда это все. Я ее знала. Я с ней жила. И это было настоящее. Ты как отец Рафа, несешь чушь про реальный мир. Это и был реальный мир. В тысячу раз реальней того, что сейчас. – Эбби, решительно кивнув, обвела взглядом комнату.

– Я не об этом, – возразила я. – А о том, что она никому из вас не хотела причинить боль. Совсем не в том дело.

Эбби поникла, будто сдулась.

– Так ты и сказала тогда. Что ты – то есть она – испугалась. Из-за ребенка.

– Так я и думала, – подтвердила я. – И сейчас думаю.

– Да, – отозвалась Эбби, – я тоже. Если б не это, на порог бы тебя не пустила.

Она что-то затолкала в холодильник, захлопнула дверцу.

– Раф и Джастин. Вдруг они захотят взглянуть?

Эбби туго свернула пустые пакеты, сложила еще в один, висевший на стуле.

– Раф в Лондоне. Уехал сразу, как только нам разрешили покидать город. Отец его пристроил на работу – вроде бы по финансовой части, не знаю точно. Специалист из него никакой, не соответствует должности, но пока папочка рядом, его не выгонят.

– Господи, – вырвалось у меня. – Бедный он, несчастный!

Эбби пожала плечами, метнула на меня быстрый, непонятный взгляд.

– Мы с ним редко разговариваем. Я ему звонила несколько раз, насчет продажи участка, – ему, вообще-то, плевать, делай, говорит, как знаешь, только бумаги мне отправь на подпись, – но я звонила на всякий случай. По вечерам заставала его где-то в пабе или в ночном клубе – музыка, вопли. Его там называют Раффи . Каждый раз он оказывался сильно пьяным, тебя этим не удивить, но несчастным его не назовешь. Надеюсь, тебя это утешит.

В лунном свете Раф косится на меня с улыбкой, его теплая ладонь на моей щеке. Раф и Лекси… я так и не узнала, где было их ложе.

– А Джастин?

– Вернулся на север. Хотел остаться в Тринити, но не выдержал; косые взгляды, шепот за спиной – это еще куда ни шло, главное, все было уже не то. Раз-другой я слышала в читальном зале, как он плачет у себя в кабинке. Как-то раз он собрался в библиотеку и не смог зайти – паника накрыла, там же, при всех. Его увезли на “скорой”. Он не вернулся.

Эбби взяла из аккуратной стопки на холодильнике монету, скормила электросчетчику, повернула ручку.

– Я с ним говорила пару раз. Преподает английский в школе для мальчиков, на “декретной” ставке. Говорит, дети – чудовища невоспитанные, чуть ли не каждое утро на доске пишут: “Мистер Мэннеринг – пидор”, зато там хотя бы спокойно – деревня как-никак, – и другие учителя его не трогают. Вряд ли ему или Рафу понадобится это, – она кивком указала на стопку бумаг, – даже спрашивать у них не стану, неохота за тебя грязную работу делать. И предупреждаю: они тебе не обрадуются.

– Прекрасно их понимаю.

Я подошла к столу, сложила бумаги поаккуратнее. За окном зеленел запущенный палисадник, в траве валялись бутылки, пестрели пакеты.

Эбби сказала из-за моей спины ровным, бесцветным голосом:

– Мы тебя будем всю жизнь ненавидеть, сама понимаешь.

Я не обернулась. Как ни крути, в этой тесной комнатушке лицо мое остается оружием, обнаженным клинком, пусть лучше Эбби говорит, не видя его.

– Знаю.

– Если тебе нужно отпущение грехов – не туда обратилась.

– Я не за этим. Документы – единственное, что я вам могу предложить, вот и решила попробовать. Это мой долг.

Чуть помедлив, Эбби вздохнула.

– Мы не считаем тебя виноватой, мы же не дураки. Даже до твоего появления… – Она шевельнулась, поправила волосы. – Дэниэл верил, до самого конца, что все еще можно исправить, что все может быть хорошо. А я – нет. Даже если бы Лекси выжила… Думаю, когда в дверях показались твои коллеги, было уже поздно. Слишком многое изменилось.

– Ты и Дэниэл, – сказала я. – Раф и Джастин.

И снова молчание.

– Тут и думать нечего. В ту ночь, в ночь, когда умерла Лекси… все погибло. А ведь спор можно было уладить. Всякое бывало, мы и раньше ссорились, и ничего. Но в ту ночь… – Эбби сглотнула. – До этого у нас было равновесие, понимаешь? Все знали, что Джастин влюблен в Рафа, но это было просто фоном нашей жизни. А я даже не понимала, что я… Может, я и дура, но, честное слово, не понимала, просто считала Дэниэла самым лучшим на свете другом. Наверное, мы могли бы так жить всегда, хоть вечность, а может, и нет. Но после той ночи все изменилось. В ту самую секунду, когда Дэниэл сказал: “Она умерла”, все перевернулось. Все стало ясно, слишком ясно, словно включили яркую-яркую лампу, а зажмуриться нельзя, ни на секунду. Понимаешь?