Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

О твари, напугавшей Покровского, Сиверов почти не думал. Она была материальна, а значит, смертна; то, что способно оставить след на рыхлой земле, так же способно и лечь в эту землю. Даже если для этого придется специально отлить серебряную пулю.

— Ладно, — сказал он Краснопольскому, — пошли отсюда, пока нас эти кровососы живьем не сожрали.

— А это? — спросил Петр Владимирович, снова указывая на след.

— Ну, что «это»? — пожал плечами Сиверов. — В конце концов, обратитесь в милицию. Вы начальник экспедиции, вам и карты в руки. Даже интересно, что местные городовые вам наплетут. Попробуйте заставить их пойти по следу с собакой. Тут навалом охотников, а значит, есть и хорошие собаки. Хотя мне почему-то кажется, что из этого ничего не выйдет.

— Мне тоже, — признался Краснопольский. — Но попробовать, наверное, стоит.

— Наверное, — равнодушно согласился Глеб, и они двинулись туда, где Аристарх Вениаминович Покровский, обиженно ворча, собирал в этюдник рассыпанные краски.

Субботин задумчиво побарабанил пальцами по краю стола и, чиркнув спичкой, прикурил потухшую было папиросу с изжеванным картонным мундштуком. На Николае Гавриловиче был давно не глаженный, лоснящийся на локтях и около карманов серый пиджак, из-под которого виднелась не слишком свежая полосатая рубашка со старомодным, заметно сбившимся на сторону однотонным галстуком. Лицо у волчанского мэра было широкое, скуластое, с прячущимися в припухших веках юркими, живыми глазками и со щетинистой полоской не совсем ровно подстриженных усов на верхней губе. Седеющие, но еще очень густые и пышные волосы Николая Гавриловича в данный момент были взлохмачены, поскольку, пребывая в задумчивости, Субботин непрерывно их ерошил; вообще, вид у него был забавный, почти комичный, и даже повешенный прямо над креслом мэра портрет президента, казалось, косился на него с ироническим, немного насмешливым выражением: дескать, хороша у нас на местах исполнительная власть!

Первому впечатлению было легко поверить, особенно если не знать, что он занимает свое место уже добрых пятнадцать лет. Сменялись губернаторы и президенты, страну швыряло из стороны в сторону, как корабль на штормовых волнах, а Николай Гаврилович спокойно рулил своей крошечной Волчанкой вот из этого убогого кабинетика и, казалось, чувствовал себя вполне уверенно, а главное — уютно. Такое политическое долголетие этого пожилого комика вряд ли объяснялось тем, что про Волчанку просто забыли, махнули на нее рукой; в конце концов, в любой стае всегда найдется молодой, сильный, честолюбивый самец, считающий, что старого вожака давно пора пустить на удобрения. Чиновничья жизнь похожа на игру «царь горы»: удержаться на вершине всегда труднее, чем туда залезть, даже если «гора», которую ты оседлал, представляет собой всего-навсего малоприметную кочку. Несомненно, у Николая Гавриловича Субботина имелся какой-то секрет, благодаря которому он мог вполне комфортно чувствовать себя на верхушке своей персональной кочки. Глядя на его сбившийся галстук и обоняя исходящий от Николая Гавриловича слабый, но явственный запах водочного перегара, Петр Владимирович Краснопольский думал о том, что в этом мизерном, забытом богом и людьми местечке что-то уж очень много секретов.

— Это просто черт знает что такое! — объявил наконец Субботин, сильно разочаровав этим возгласом начальника экспедиции, который ожидал, что после столь длительной паузы глава администрации родит что-нибудь более конструктивное или хотя бы осмысленное. — Опять двадцать пять за рыбу деньги! А ты что молчишь, Семен? На твоей земле творится какая-то чертовщина, а ты помалкиваешь, будто тебя это не касается!

Начальник местного отделения милиции капитан Басаргин демонстративно пожал широкими плечами.

— А что я могу сказать? Собаки след не взяли — покрутились немного, потявкали, а потом погнались за белкой. По-моему, так там и не было никого.

— То есть как это «не было»? — возмутился Субботин, предвосхитив реплику Краснопольского. — А старика кто напугал: белочка? зайчик? А отпечаток на земле кто оставил: бурундук?

— Да нет там никакого отпечатка! — в свою очередь возмутился Басаргин.

— Не понял, — строго сказал Субботин. — То есть, по-твоему, что же — вот, товарищ из Москвы, начальник экспедиции, ответственное лицо, — он сказки нам тут рассказывает?

Басаргин дернул плечом и промолчал, хмуро глядя на Петра Владимировича исподлобья. Этот взгляд, казалось, говорил: ну, московский гость, давай, не стесняйся; сам наврал — сам и выкручивайся.

— След был, — стараясь говорить спокойно, произнес Краснопольский. — Я видел его своими глазами. Но, пока мы вернулись туда с капитаном, он исчез. Осталась только рыхлая земля, как будто туда вообще никто не наступал.

На широком, обветренном лице капитана Басаргина застыло скучающее выражение, означавшее, по всей видимости, что он считает этот разговор пустой тратой времени.

— Значит, — осторожно, почти ласково, как с больным, заговорил Субботин, — что же получается? Кроме вас и этого вашего водителя, отпечатка на земле никто не видел. Собаки след не взяли, хотя собачки у наших охотников, скажу я вам, дадут сто очков вперед любой ищейке. Так что же у нас с вами выходит, Петр Владимирович, дорогой?

Краснопольский вдруг опять, как всегда не к месту, вспомнил свое любимое литературное произведение — «Мастера и Маргариту» Булгакова, а точнее, тот эпизод, где поэт Иван Бездомный объясняется с главным врачом психиатрической лечебницы, заявляя, что не позволит рядить себя в сумасшедшего. Именно это и даже теми же словами хотелось сейчас сказать Петру Владимировичу, ибо его как раз таки рядили в сумасшедшего, и притом довольно недвусмысленно.

— Хорошо, — сказал он сквозь зубы, — забудем об этом.

— Хорошенькое дело — забудем, — неприязненно произнес Басаргин. — Половину поселка на уши поставили, а теперь — забудем?

— Хорошо, — с нажимом и не менее неприязненно повторил Краснопольский, — приношу вам свои извинения за, так сказать, ложный вызов. Хотя ложным он вовсе не был.

— «Извинения», — передразнил Басаргин с таким видом, словно это слово было ему незнакомо и вдобавок неприятно.

— Больше мне вам предложить нечего, — сказал Краснопольский. — Или вы хотите упечь меня за решетку?

— Я бы вас упек, — сказал Басаргин, — да закон не позволяет. И психиатра своего у нас в Волчанке нет. Так что, покуда не начали по поселку с топором бегать, я с вами ничего сделать не могу. А вот кто-нибудь другой — да, может.

— Семен! — возмущенно, тоном радушного хозяина, в доме которого попытались нанести оскорбление дорогому гостю, воскликнул Субботин. — Ты что такое несешь?! Что товарищ из Москвы о нас подумает? Ты на что, вообще, намекаешь?