Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Это почувствовали все, в том числе и Выжлов, который болезненно поморщился и, обернувшись к Краснопольскому, прижал к сердцу ладонь, принося безмолвные извинения за своего земляка.

— Да брось, Степан, — сказал он искательно. — Ну что ты, ей-богу? Зачем же людей-то пугать?

— А зачем детишек малых волками пугают? — прохрипел Прохоров, посыпая папиросным пеплом свою ветхую, полуистлевшую от старости рубаху. — Или, скажем, электричеством? Не знаешь? А я тебе скажу. Чтоб живы остались вот зачем. Знали чтобы, куда соваться можно, а куда — ни-ни. А твои ученые за смертью своей сюда приехали — сам, что ли, не видишь?

— Ну, это мы еще поглядим, — не выдержав, сказал Краснопольский.

— Вот, — по-прежнему обращаясь к Выжлову, произнес Прохоров таким тоном, словно реплика Петра Владимировича все объясняла. — Видал? Поглядят они! Карабинами с головы до ног обвешаются и, значит, глядеть пойдут. А зачем, для чего? Гордыню свою тешить? Ну, так я им в этом деле не помощник. Им, лесным-то людям, и без того несладко живется. А подстрелят которого? Это вряд ли, конечно, ну а вдруг?

— Ну а просто посмотреть? — спросил Глеб. — Издалека, одним глазком? И никаких карабинов. А?

Прохоров вперил в его лицо неприветливый, звериный взгляд, вызывавший инстинктивное желание отшатнуться, как от толчка, и опустить глаза.

— Нет, — твердо сказал он, адресуясь на этот раз непосредственно к Сиверову. — И не проси. Знаю я вас, городских. Говорите одно, думаете другое, а делаете третье. Да и все нынче так-то, даже наши, волчанские. Нет!

— Ну, на нет и суда нет, — не стал спорить Сиверов, видя, что это пустой номер. — Но рассказать-то ты о них можешь?

— А чего рассказывать? — угрюмо проворчал Прохоров. — Вон, Иваныч, поди, все уже рассказал, у него это ловчей, чем у меня, получается.

— Ну, Сергей Иванович нам легенду рассказал, — возразил Глеб, — а ты, как-никак, очевидец.

— Почему легенду? — удивился Прохоров. — Легенда — это ведь, как я понимаю, вроде сказки.

А то, про что тебе Иваныч толковал, — чистая правда.

— Да какая там правда! — насмешливо отмахнулся Глеб.

— А некоторые вообще считают, что вся эта история — сплошное вранье, — подхватил Краснопольский, который, как всякий опытный руководитель, умел в случае необходимости перешагнуть через собственную порядочность и грубо манипулировать людьми.

— А! — воскликнул Выжлов. — Ну конечно, вы ведь сегодня общались с нашим начальством. Сами посудите: ну что они могли вам сказать? Ведь главная их задача — как можно дольше сохранять статус-кво, чтобы все было тихо-мирно, чинно-благородно. Конечно, они готовы что угодно объявить враньем. А то понаедут сюда ученые, корреспонденты, телевидение. Кому это надо?

— По-моему, как раз городскому начальству это было бы на руку, — заметил Краснопольский. — Это же слава! А слава — это туристы и, следовательно, деньги.

— Это по-вашему, — сказал Выжлов.

— Точно! — поддержал его Прохоров. — А они, между прочим, тут, в Волчанке, живут — и Субботин, и племяш его, Басаргин. От Пал Иваныча с Акимом Палычем их никакие корреспонденты не защитят. Придут ночью, из постельки вынут, в лес утащат и там порешат.

— Вы говорите о Демидовых? — удивился Краснопольский. — Так что же, вы действительно верите, что они оборотни?

Прохоров немного смущенно крякнул, полез в карман просторных, заправленных в сапоги, изукрашенных пятнами разного происхождения и расцветки, драных штанов и вытащил пачку папирос. Он курил «Север» — дешевую, суперкрепкую, набитую в короткие и довольно тонкие гильзы дрянь. Глебу вспомнилось, что в старые добрые времена такие вот папироски из-за небольших размеров называли «гвоздиками».

— Как тебе, понимаешь, объяснить, — озадаченно проворчал Степан Савельевич, чиркая спичкой о коробок. — Оборотни, не оборотни. Это, браток, вопрос тонкий.

Четвертая по счету спичка наконец загорелась. Прохоров затянулся и выпустил из легких облако ядовитого, резко пахнущего дыма. Комары, что стайкой толклись перед его потным лицом, испуганно шарахнулись кто куда.

— Тут, понимаешь, какое дело, — с прежним смущением, будто опасаясь, что над ним станут смеяться, продолжал он, дуя дымом на спичку. — Это они сперва вроде оборотней были. А только потом приметили, что, как вернут себе человеческое обличье, так и стариться начинают — ну, как обычные люди, вроде нас с тобой. Да и несладко, знаешь, человеку в лесу-то, особенно зимой, в мороз да в пургу. И недобрые люди, опять же, — кто белку промышляет, кто золотишко. Могут ведь и стрельнуть, а человеческое тело пули боится, ему серебра не требуется — свинца с головой хватит. Вот они перекидываться-то и бросили. А потом хватились, попробовали — ан не получается! Видать, отца Митрофана чары вместе с его смертью развеялись, и в каком, значит, виде они, все трое, в это время были, в таком и до веку остались.

То ли бесхитростный и не слишком правдоподобный рассказ Степана Прохорова произвел на Глеба куда более сильное впечатление, чем можно было ожидать, то ли на него начала действовать недобрая атмосфера этого сумеречного места, но он вдруг почувствовал, что откуда-то — скорее всего из леса — за ним пристально наблюдают. Чужой взгляд упирался между лопаток, как твердый палец, и его хотелось оттолкнуть.

— Исчерпывающая информация, — с кривой усмешкой сказал Краснопольский.

— Чего? — не понял Прохоров.

— Складно, говорю, у вас получается. Откуда же вы все это знаете, если не секрет?

— Известно откуда, — попыхивая папиросой, степенно ответил Прохоров. — Сами сказали, оттуда и известно.

— Так они у вас еще и разговаривают! — тоном человека, которому все стало окончательно ясно, воскликнул Краснопольский.

— Зачем «разговаривают»? — возразил Прохоров. — Ничего они не разговаривают. Звериная глотка — она для разговора не приспособлена, говорящие звери только в сказках бывают. Просто мы друг дружку уже годков двадцать, поди, знаем. Вот и научились понимать — я их, а они меня.

— Прелестно, — скептическим тоном сказал Краснопольский и прихлопнул на шее комара. — А нельзя ли им как-нибудь объяснить, что мы никому не хотим зла? Нам ведь только и надо, что заглянуть в старую штольню и осмотреть монастырь. А потом мы сразу уйдем и не станем их больше тревожить. Сможете?

— Я-то смогу, — с сомнением ответил Прохоров, — да только без толку это. Не послушают они. Им ведь все равно, добра ты им желаешь или, может, зла. Они монастырь поставлены охранять — такой им был отца Митрофана последний наказ. И от злых охранять, и от добрых, видишь ты, какое дело. Покуда живы, они туда никого не пропустят. А живы они, покуда от монастыря хоть камень поверх земельки виднеется. А как рассыплется Волчанская пустынь прахом, тут, значит, и им конец — сгинут без следа, и весь хрен до копейки. Так я их, по крайней мере, понял, — добавил он рассудительно.