Николай Стародымов - След мстителя

Какое из этих чувств переборет? Прикрывая дверь, Александр с уверенностью не мог ответить на этот вопрос. Просто надеялся, что слишком уж настойчиво она набивалась на разговор, чтобы вот так вдруг просто сбежать. Надеялся. Но уверен не был.

— Ну так что, senhor Леонид, продолжим наше общение?

Буераков глядел остро, колюче, напряженно. У него были вопросы. Он жаждал получить на них ответы. Но и понимал вместе с тем, что собеседник отнюдь не склонен быть с ним достаточно откровенным.

— Продолжим, — кивнул муровец и сразу спросил главное: — Так кто же заказчик? Вы уже выяснили это? Кого вы теперь хотите достать?

Харченко ухмыльнулся. Потянулся сладко в кресле и предложил:

— А может, лучше выпьем для начала? За мое здоровье, например… Или не так: за то, чтобы мое здоровье мне еще какое-то время послужило… — и, не дожидаясь ответа, поднялся с кресла.

Пистолет остался лежать на столике, возле Буеракова.

На кухне Анастасия послушно нарезала колбасу.

— Ты не обиделась? — спросил хозяин, доставая из пакета коньяк.

Старался говорить ласково и по-доброму, чтобы она не вздумала-таки сбежать.

Девушка замерла, опустила руку с ножом. Подняла на него глаза. Симпатичные, надо сказать, глаза, отметил про себя мужчина. Юные, наивные… Вокруг — ни одной морщиночки. Одно слово — пигалица.

— Я никогда не думала, что смогу вот так…

Он понял девушку. Человек только что застрелил ее любовника. А она готовит ему ужин.

— Все это не так страшно, девочка…

— Что не страшно? Убивать? — тихо спросила она. — Убить — и после этого спокойно пить коньяк, когда он… там… еще не остыл?

Харченко чуть замялся. Что тут скажешь? Рассеянно постукивал бутылкой о ладонь.

— В общем-то ты права, конечно, Стася. Убивать страшно. Умирать страшно. Оставаться среди живых страшно… — Он говорил раздумчиво… Даже не говорил, а именно размышлял вслух. — Это не так все просто. Это все слишком сложно… И все-таки ты потерпи, пожалуйста, еще немного. Мне обязательно с приятелем поговорить надо.

— А он вас не арестует?

Направившийся было в комнату, вконец запутавшийся в обстоятельствах, Александр опять затормозил. Что же она все-таки знает?

— Надеюсь, что нет, — взглянул ей прямо в глаза. — Если, конечно, ты не поможешь.

Она опять посмотрела на него. Быстро так взглянула, остро, будто шильцем кольнула. И опять потупилась, ковыряясь рассеянно ножом в кучке неровно нарезанной «ветчинной». Сказала тихо:

— Пока я сама с вами обо всем не поговорю, ничего никому не скажу.

— Вот и хорошо. На том и порешим. И до тех пор никуда не уйдешь?

— Не уйду.

— А дома?..

Она передернула остренькими плечами:

— Я своим домашним давно уже до фени. Хоть вообще не появлюсь…

— Александр Михайлович! — окликнул из комнаты голос Буеракова. — Я же обещал, что вас не задержу. — И добавил насмешливо: — Потерпите уж…

Разговор с муровцем был в данный момент важнее. Потому Харченко, извиняясь, что уходит, потрепал девушку по щеке. Ее передернуло от его прикосновения. А ему опять показалось, что вроде как холодком потянуло.

На первых порах Александру чудилось, что Аннушка таким образом его поощряет из своих параллельных миров, поддерживает в его борьбе, что ли. Теперь же возникло ощущение, что ей его поведение перестало нравиться, что она пытается его остановить. Или предостеречь от каких-то поступков. От каких? Неведомо…

Впрочем, одернул себя Харченко, чего это я сам себя накручиваю. Не хватает еще на старости лет в мистику удариться… Это же все просто чудится… Нервишки шалят, совесть играет.

И вернулся в комнату.

Буераков разглядывал пистолет. Держал его профессионально, платочком. Обойма, выщелкнутая, лежала рядом на полировке столика. В прорези ее змеилась не до конца сжатая пружина, патронов явно не хватало.

Леонид Васильевич поднял на вошедшего внимательный взгляд всегда усталых глаз.

— И кого же сегодня?..

Отвечать или не отвечать?.. Александр поставил на стол бутылку, аккуратно положил, чтобы не укатился, лимон. По-прежнему молча раскрыл створки буфета, достал рюмки, тарелочку. Расставил их. Положил на блюдечко лимон, начал терзать его не слишком острым ножом.

— Так кого же? — напомнил о себе Буераков.

— Какая тебе разница? — поморщился Харченко. — Главное — не твоих дуболомов, которые даже засаду толком организовать не могут.

Муровец поджал губы. И тоже перешел на «ты»:

— Послушай, Михалыч, давай говорить начистоту!

— Давай попробуем, — хмыкнул Александр. — Только не уверен, что получится.

Буераков покосился на дверь.

— Может, отправишь ее баиньки к папе-маме?

— Не уйдет. Да и мне так спокойнее будет.

— Почему?

— По кочану. Ты предлагаешь откровенность, а сам только вопросы задаешь. Так вот лучше сам начни: почему ты пытался меня «замочить»?

Следователь дернулся. Взглянул с искренним негодованием, удивлением, возмущением… Очень искренним. Слишком искренним.

— А кто сказал, Михалыч, что тебя хотели убить?.. Только задержать…

— Не надо мне лапшу вешать, — усмешка была откровенно издевательской. — У меня уши не для того предназначены. Я ведь тоже не пальцем деланный. Задерживать меня у тебя никакого резона вообще нет. Тебе я могу пригодиться живой только на свободе. Если же меня брать, то лучше мертвого.

— Почему это ты так рассудил?

Харченко поморщился. Напомнил чуть раздраженно:

— Слушай, ты же сам предлагал откровенность. Чего ж теперь девочку нецелованную из себя корчишь?.. Да потому, Ленечка, я тебе арестованный не нужен, что, сколько бы времени я у вас в СИЗО ни пробыл, ты спать не сможешь спокойно, опасаясь, что я рано или поздно заговорю. Разве не так?.. Да ладно-ладно, молчи, отвечать не нужно. Тебе сейчас нужен труп с «мокрыми» руками. Тогда ты сможешь на него много чего списать и пожинать лавры… А потому, поразмыслив, я решил…

— Погоди, Саша, — примирительно произнес Буераков. — Давай этот вопрос оставим.

Харченко равнодушно пожал плечами:

— Как хочешь. Только еще одно замечание. Запомни, Леня, одну вещь. Крепко запомни, раз и навсегда. Кроме Михаила, о наших с тобой джентльменских договоренностях не знает ни один человек. И от меня никто о них больше не узнает. Мишка хороший парень, но на рожон он не полезет и за меня по трупам не пойдет. Я это прекрасно понимаю и на него за это не в обиде. Так что, если ты еще раз попытаешься меня шлепнуть, знай: я настолько одинок, что даже за память обо мне вступиться будет некому. Ты и в самом деле на меня сможешь списать сколько угодно «висяков» и жмуриков. И отвечать за это будешь только перед единственной вещью на белом свете: перед собственной совестью. Я не знаю, как ты с ней обычно уживаешься, но думаю, из-за меня ты с совестью своей вконец не рассоришься, через какое-то время помиришься и вычеркнешь меня из своей памяти. Уловил, Леня? Так-то вот. Можешь действовать. Да, учти еще одно. Что бы ты мне сейчас ни говорил, какие бы аргументы ни приводил, я пойду до конца. Я буду всех убивать, пока не закопают последнего причастного к убийству Аннушки гада. Либо пока меня не шлепнут самого: или они, или ты. К слову, если ты еще раз попытаешься это сделать, те, кого из ваших я убью, когда буду скрываться, тоже лягут на твою совесть. Вот так-то. Подумай обо всем хорошенько, взвесь все, с совестью посоветуйся, прежде чем решение принимать… Ну а теперь давай хлопнем по рюмашке. Что-то я здорово притомился сегодня. Не спал ведь…