Кэролайн Грэм - Написано кровью

— Ну что же, обращайтесь с ней бережно. Она попала в непривычное для себя место.

— Насчет приезда Макса Дженнингса. Я задумался, а так ли случайно это имя возникло во время собрания их кружка. Нам теперь известны чувства Лоры Хаттон. Вдруг она, еще не зная, что Хедли вовсе не мистер Безупречность, очень сильно разозлилась на него за пренебрежение? И со злости предложила пригласить Дженнингса.

— Это подразумевает, что она знала Дженнингса. Или, по крайней мере, знала, какое впечатление произведет его приезд на Хедли.

— Случаются и более странные вещи. Вы сами говорили, что, если собрать в одной книге все странности, с которыми мы встречались, никто бы не поверил.

— Это верно.

— Например, кто бы поверил, что они все писатели?

— Не все. Лора Хаттон только притворялась, что пишет, ради возможности видеться с Хедли раз в месяц.

— По-моему, они все притворяются. Ни одному из них не удалось продать что-нибудь из своих сочинений.

— Наше счастье, что они не пишут детективов. Помните Люси Беллрингер?

— Кого?

— Ту старушку из Бэджерс-Дрифт, чью подругу убили.

— О боже, да! — рассмеялся Трой. — Больная была на всю голову.

— Что у вас, Оуэн? — Это относилось к подошедшему констеблю в форме.

— Боюсь, насчет бракосочетания Хедли в семьдесят девятом году результат отрицательный, сэр. — Он помолчал, потом, заметив, что Барнаби слегка опечалился, спросил: — Может, проверить семьдесят восьмой и восьмидесятый годы?

— Не сейчас.

Констебль вернулся на рабочее место. Барнаби сел и прикрыл глаза. Трой молчал и думал, какой же усталый вид у босса. Набрякшие веки, одутловатое, бледное лицо. Наконец сержант нарушил молчание:

— Я бы так не расстраивался, шеф. В конце концов, мы точно не знали, что это случилось именно в семьдесят девятом году. Это всего лишь вытекало из обмолвок самого Хедли. Почему бы не пробить предыдущий год?

— Мы не станем больше тратить время и деньги на проверку ложной, как я уже подозреваю, информации. Нам теперь известно, что вовсе он не был безутешным вдовцом с разбитым сердцем, каковым притворялся. И что, против нашего убеждения, жил он не в Кенте, а в Виктории.

Барнаби встал и повернулся к карте, висевшей на стене за его стулом. Крупной карте Мидсомер-Уорти, полученной с помощью аэрофотосъемки.

— Боюсь, все, кого мы до сих пор опрашивали, знают только то, что внушил им Хедли. Чтобы раскопать что-нибудь действительно полезное, нам надо поговорить с кем-то из его прошлого.

Барнаби потрогал указательным пальцем головку булавки, воткнутую в «Приют ржанки» на карте, и подумал о заезжей знаменитости, которая «разогналась», как выразилась миссис Клэптон, и сбежала в ночь убийства. Где-то Дженнингс теперь?

Никакой официальной публикации не было, но посещение писателем дома убитого в тот роковой вечер, безусловно, освещалось средствами массовой информации. Маловероятно, что Дженнингс не читал и не слышал этих новостей либо оставил их без внимания.

В таком случае почему он не объявился? Ответ «потому что виновен» напрашивался сам собой. Правда, существовала еще одна, глубоко тревожившая инспектора альтернатива. А вдруг Дженнингс не объявляется, потому что не может этого сделать? Другими словами, что, если они ищут не главного подозреваемого, а вторую жертву?

Сью сидела в своей тесной, неубранной гостиной, где красноватые стены, казалось, все еще вибрируют после хлопка дверью, и кусала ногти. Она была одна дома, а ее терзало желание рассказать хоть кому-нибудь, кому угодно о Рексе и об их весьма необычном разговоре.

Она попыталась поделиться с Брайаном, однако он, придя сегодня домой, вел себя так странно, что Сью разозлилась и оставила всякие попытки.

Брайан ворвался в дом с криком «Чаю! Скорее чаю!», сел за стол, энергично перемешал еду на тарелке, при этом ничего не съел. Он все смотрел на часы и постукивал ногтями по краю стола.

После еды он почистил зубы, а через полчаса Сью услышала, что муж снова их чистит, прополаскивая рот и сплевывая бессчетное количество раз. Из ванной он вышел, дыша в сложенные лодочкой ладони и подозрительно принюхиваясь.

Потом Брайан побежал наверх, и до Сью донесся шум выдвигаемых и задвигаемых ящиков, клацанье и звяканье плечиков для одежды. Спустился Брайан с целым ворохом рубашек и снова засел в ванной. На этот раз он вышел с мокрыми волосами, висевшими тонким крысиным хвостом, весь розовый от растирания мочалкой. Потом, снова взглянув на часы, уселся на диван с соединенными скрепкой листками и принялся перечитывать свою пьесу.

Все это время Сью бродила вокруг него, пробуя разные разговорные зачины вроде «никогда не догадаешься», «представляешь», фразы, против которых сама бы точно не устояла.

Брайан же вел себя так, будто ее просто здесь нет, разве что один раз бесцеремонно отодвинул, потянувшись за шарфом.

Когда она спросила, из-за чего весь этот шум и суета, он коротко бросил:

— Мне нужно провести дополнительную репетицию. У нас всего две недели остается.

Были времена, когда Сью вполне удовлетворилась бы таким объяснением. Схватилась бы за него, как за оправдание хамского поведения мужа. Он не виноват. Он устал, волнуется, на него давят. Теперь она не только презирала эти лживые самоутешения, но даже вынуждена была признать, что презрение доставляет ей своеобразное, жестокое удовольствие. Ей бы, конечно, и в голову не пришло счесть этот рост самосознания зачатком самоуважения. Но на самом деле так оно и было.

После ухода Брайана Сью позвонила его родителям, чтобы пожелать спокойной ночи дочке, которая ночевала у них. Мэнди часто оставалась у бабушки с дедушкой, отсыпалась в своей комнате, где по ее прихоти постоянно меняли обстановку, после того как засиживалась далеко за полночь и смотрела что пожелает по ящику.

Миссис Клэптон холодно поздоровалась с невесткой и окликнула Аманду. Было немало пререканий, прежде чем свекровь вообще согласилась звать внучку к телефону в таких случаях. Но вот прикусить язык и помалкивать — на это миссис Клэптон уж никак не могла согласиться и потому сейчас радостно прощебетала:

— Мы сегодня очень непослушные девочки, мамуля. Очень, очень непослушные. Но нам это не сойдет с рук.

Трубку положили рядом с телефоном, и стук устойчивых, широких каблуков миссис Клэптон стал удаляться. Сью услышала обрывки жизнерадостного разговора, смех Аманды. Теперь шаги приближались, те же самые, победоносные, не сопровождаемые другими. Не дав миссис Клэптон шанса сказать еще что-нибудь, Сью положила трубку.

Не находя себе места, она кружила по дому и прибирала за Брайаном. Одежда, раскиданная по полу в спальне. Свитера, брошенные на кровати. Она разобрала их и точными движениями красиво сложила каждый. Когда ей было пятнадцать, она по выходным подрабатывала у торговца галантереей и навсегда сохранила навык и сноровку.