Кэролайн Грэм - Написано кровью

Лора поднесла к губам ложку с супом и тут же опустила ее. Прямо перед ней висел ужасающий постер: из разверстой могилы, окруженной гниющими черепами, поживой червей, вставало громадное привидение о двух головах, с единственным пылающим глазом на каждой. И в каждой из этих двух «пещей огненных» горело и корчилось множество крошечных существ.

— Жуть какая… — Лора отвернулась, ее всю передернуло от брезгливости.

Эйвери оглянулся через плечо, сразу все понял и вскочил.

— Прости, дорогая. — Он немедленно поменялся с ней местами, укорив Тима: — О чем ты только думал!

— О чем всегда думаю, — ответил Том, — о моих диких, страстных ночах с Саймоном Кэллоу [52] Саймон Кэллоу (р. 1949) — английский актер, музыкант, писатель и режиссер, одним из первых среди британских знаменитостей заявивший о своей гомосексуальности в книге «Быть актером» (1984). .

— Не обращай внимания, дорогая, — сказал Эйвери, устраиваясь на новом месте. — Он никогда даже не встречался с Саймоном Кэллоу. А этот ужас я сниму после ланча.

— О нет, не надо, — запротестовал Тим, — он мне нравится. Напоминает твоего бывшего.

Лора с удовольствием слушала их треп. Сначала она ела чисто автоматически, погруженная в печальные мысли, но никто бы не смог долго хранить безразличие к кулинарным шедеврам Эйвери. Ее нёбо поддавалось деликатному, но упругому прикосновению вина и острого, но нежного супа, и в конце концов еда целиком и полностью завладела ее вниманием.

Когда она вновь включилась в разговор, речь шла о налоговых декларациях, рынке недвижимости и кровожадности банковских менеджеров.

— И ведь это даже не их собственные деньги! — очень громко возмущался Эйвери.

— Успокойся, — поморщился Тим.

— Я совершенно спокоен!

— Ты кричишь.

— Я не кричу. Разве я кричу, Лора? Нет, правда, я что, кричу?

Лора покусывала сочную греческую маслину, пахнущую кориандром, и не ответила. Теперь, когда ланч почти закончился, она почувствовала, как на нее снова наваливается оцепенение одиночества. Отрешенная, ушедшая в себя, она залпом осушила свой бокал.

— Что с тобой, дорогая? — участливо спросил Тим. — Что случилось?

Она посмотрела в его худое, смуглое лицо. Он внимательно глядел на нее. Его глаза — в отличие от глаз его партнера, загорающихся любопытством при малейшем перепаде в настроении собеседника, — были серьезны и выражали глубокую обеспокоенность. Может быть, именно поэтому Лора ответила откровенно. А может, потому, что выпила вина.

— Умер один человек. Друг.

— О, Лора, — Тим перегнулся через стол и накрыл ее ладонь своей, — мне так жаль.

— Ну вот, а мы тут болтаем о какой-то чепухе, — расстроился Эйвери и налил ей еще. — Выпей, милая.

— Может, ты хочешь поговорить об этом?

К собственному удивлению, — ведь она уже однажды договорилась до полного изнеможения, — Лора поняла, что да, хочет. После того полного горечи и злости потока, который обрушился на старшего инспектора, она почувствовала себя еще более несчастной и жалкой. Это все было так не ко времени тогда. Не ей самой захотелось рассказать — на нее надавил закон, безличный инквизитор.

— Этот человек, умерший… вообще-то, его убили… он жил в нашей деревне.

— Так это про него писали в газетах! — воскликнул Эйвери, но, получив пинок под столом, вздрогнул и сказал: — Извини.

— Да, я его любила, — просто сказала Лора. А потом говорить ей стало совсем легко. Она начала с самого начала, с того дня, когда наступила Джеральду на ногу в лавке, и дошла до самого конца, когда поцеловала его, прощаясь на ночь (а оказалось — навсегда) в последнюю ночь его жизни. — Я всегда думала, — грустно произнесла она, — что если кого-то любишь очень сильно и очень долго, он не сможет в конце концов не ответить. Очень… очень глупо.

— О, дорогая, не сдерживайся, — Эйвери достал из внутреннего кармана большой шелковый платок с узором пейсли и протянул ей. — Ну-ка высморкайся!

Лора послушалась.

— При всем моем уважении к покойному, он, наверно, был слеп как крот. Боже мой, да не будь я геем, я бы тебе телефон оборвал. А ты, Тим?

— Безусловно. — Тим встал и легонько погладил Лору по плечу. — Может, кофе?

— Да, пожалуйста. — Ее голова отяжелела от вина. Она взглянула на часы. — Ничего себе! Уже половина четвертого.

— И что? — Он включил в розетку кофемолку.

— Вы растеряете клиентов.

— В такую-то погоду? — улыбнулся Эйвери. Крупные градины отскакивали от стекла.

А что, не осталось ли у них шоколадных конфет, мечтательно сказал он, и Тим поставил на стол коробку с бельгийскими белыми «манон блан». Эйвери опасливо протянул:

— О-о-о, не надо бы мне это есть…

— А чего тогда спрашиваешь, дурачок?

Потом разговор вернулся к недавней трагедии. Тим сказала Лоре, что она знает, где их найти, и если они чем-нибудь могут помочь, хоть чем-нибудь… Эйвери добавил, что она просто обязана в ближайшее время отобедать у них дома, потом спросил, какой из себя этот Дженнингс. Затем Тим поинтересовался, а не думает ли она переехать.

— Переехать? Ты имеешь в виду магазин?

— Нет-нет. Из деревни переехать. Кажется, ты там была не слишком-то счастлива, с тех пор как влюбилась в того парня. И если останешься, все будет тебе об этом напоминать.

И вот, пять часов спустя, Лора сидела в своем хорошеньком бирюзовом гнездышке, обложившись проспектами каустонских риелторов. В десять утра должен прийти агент и оценить ее дом. Быстрота, с которой она откликнулась на предложение Тима, убедила Лору, что она, вероятно, и сама уже в глубине души подошла к такому решению.

Не то чтобы ей стало легко — до этого еще жить и жить, но она почувствовала, что кризис миновал. Теперь, когда Джеральда больше нет и никогда не будет, она постарается любить его не так мучительно. Скорбеть о нем как о старом друге. И возможно, когда-нибудь смирение перед невосполнимой потерей сменится облегчением.

Подойдя к ржавой ограде «Дома у карьера», 13, Брайан, несмотря на физическую смуту и душевный раздрай, подивился странностям здешней нумерации, поскольку от ближайшей каменоломни дом отделяло не два броска камнем, а все двадцать два.

Он неподвижно стоял под высоким стройным деревом с заснеженными, словно присыпанными сахаром ветвями, обесцвеченными инеем и лунным светом. Мороз кусал его за все места. Он часто-часто сглатывал, пытаясь замедлить сердечный ритм и успокоиться. Брайан приходил сюда много раз, в том числе и в ночь убийства Джеральда, но никогда прежде — по приглашению.

Чтобы не терять времени, он прокручивал в голове три сцены, которые после многочисленных переделок все-таки дописал. Они не очень ему нравились. Выходило нечто расплывчатое, как бланманже, суть определяется с трудом.