Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Это назвали нервным срывом. Что ж, прекрасная фраза, с помощью которой можно было объяснить массу антиобщественных поступков, хотя бы истерику в фешенебельном магазине, а также то, как она в припадке отвращения к себе расцарапала свою физиономию. И все это в один и тот же день. Такая вот случилась вспышка отчаяния и безысходности. Но все это осталось в прошлом.

— Это теперь в прошлом, Фелисити, — громко произнесла она. Она часто произносила вслух свое имя. Это помогало ей справиться, бороться с ощущением растерянности, с чувством, будто она не совсем уверена, кто она на самом деле.

Нарочито быстро, по-деловому, она стала спускаться на цокольный этаж, где располагалась кухня. Полы тяжелого атласного халата хлопали по ногам. Это было огромное помещение, оформленное в стиле итальянского хай-тека. В воздухе витал аромат свежевыпеченных булочек с шоколадом. Если она хочет продолжать носить вещи десятого размера, то это ей verboten [10] Запрещено ( нем. ). . Гай съедал четыре. Мужчинам полнота к лицу.

Когда они только встретились, он был худой и голодный. Он вился вокруг нее, чуть не на брюхе ползал, как изголодавшийся дворовый пес. Все, что от нее требовалось, — лишь лениво протянуть к нему белую руку и улыбнуться. В те дни в его движениях было что-то легкое и стремительное, это чувствовалось в том, как он поворачивал голову, в упрямом неуступчивом изгибе широкого рта с чуть опущенными уголками губ. Он напоминал ей тогда красивую большую лягушку. Этакого Эдварда Робинсона [11] Робинсон Эдвард (1893–1973) — американский киноактер. .

Фелисити схватила еще теплую булочку и отправила ее в рот всю целиком, лихорадочно заталкивая костяшками пальцев то, что не сразу влезло. Она принялась яростно жевать, с жадностью высасывая всю шоколадно-ванильную начинку, после чего выплюнула всю массу в ведерко для отбросов. Затем закурила сигарету и через цокольное окно уставилась на жалкие платаны с отпиленными верхушками. Она представила себе, как они вырастают, становятся высокими и стройными и разворачивают свои нежные лапчатые листья над копотью и грязью Лондона. Теперь из стволов торчали лишь жалкие прутики, выросшие на месте зарубцевавшихся ран. Какой-то прохожий заглянул в цокольное окно. Фелисити отшатнулась и стала торопливо подниматься наверх.

Спальня находилась на четвертом этаже. Она заперла дверь и упала на постель Гая, тяжело и часто дыша, будто кто-то ее преследовал. У них с Гаем все еще была общая спальня. Она не могла понять, зачем это было ему нужно, — то ли из упрямства, то ли из вредности, чтобы досадить ей лишний раз. Это было для нее довольно утомительно. Гай спал беспокойно, лицо его часто отражало какие-то непонятные сильные эмоции. Иногда он смеялся во сне, и Фелисити была уверена, что он смеется над ней. На его ночном столике в рамке из жемчуга стояла фотография их дочери. Фелисити никогда не смотрела на нее. Она и так могла бы воспроизвести по памяти каждую черту ее облика. Если бы хотела. Сейчас при виде фотографии от жалости к себе самой у нее увлажнились глаза. Она крепко зажмурилась.

И совершила очередную глупость. Взяла фотографию в руки и тут же сорвалась, соскользнула в кучу гибельных воспоминаний. Она смотрела в карие глаза девочки, и постепенно ее личико начало расплываться, дробиться на серию картинок, начиная с самого младенчества. Вот Сильвия на первых занятиях в балетном классе, вот она в слезах, потому что ее отправляют куда-то в закрытую школу, а вот опять она в страшном горе, потому что умер ее любимый пони Кензи… Фелисити хлопнула фотографией об столик с такой силой, что стекло разлетелось вдребезги, и подумала, что ей срочно нужна выпивка.

Выпивка и парочка коричневых бомбошек под названием «Все будет хорошо!». В клинике ее предупредили, что принимать их можно только в самом крайнем случае. Но если в девять утра в неправдоподобно солнечный день в самом фешенебельном районе Лондона ей страшно одиноко и она находится на грани отчаяния, то что это, черт возьми, как не тот самый крайний случай? А еще она примет ванну, это поможет ей быстрее восстановиться. Фелисити одним рывком открыла краны, и оттуда потоком хлынула ароматизированная вода.

Затянувшись сигаретой, она увидела в зеркале свои ввалившиеся, как у мертвеца, щеки. От уголков глаз разбегались лучики мелких морщинок. Вот и верь после этого в уколы с эмбриональной сывороткой, из-за которых столько нерожденных ягнят никогда не узнают, что такое скакать по зеленым лужайкам! Она погасила окурок в баночке с золотистым гелем. Сто пятьдесят — и за что?! За сетку морщин? Кончиками пальцев она провела по тонким линиям, и вдруг судорожным движением вонзила ногти в кожу, оставив на ней багровые полукружия.

Фелисити взяла с собой транквилизаторы и вернулась в спальню. Из изящного маленького шкафчика с черепаховой инкрустацией, который Гай приспособил для хранения выпивки на ночь, она достала шампанское, взболтала его, положила на язык таблетки и выдернула пробку, позволив жидкости выплеснуться на лицо и в рот. В ванной ароматизированная вода уже лилась через край, промочила коврики и стала просачиваться в коридор.

Фелисити выпила еще бутылку и свернулась калачиком на низкой, обитой гобеленом кушетке. Почему-то ее пугал рисунок на гобелене, ей представлялся какой-то разворачивающийся фантастический ландшафт, какие-то заостренные решетки… впивающиеся в алые озера; облака… свинцово-тяжелые, как сжатые кулаки… Все двигалось и наводило ужас.

Хлюпанье и шум воды наконец привлекли ее внимание. Она попыталась встать. Ноги и руки не слушались. Она тупо смотрела на воду. Ей казалось, та прибывает на глазах. Растерянная и испуганная, Фелисити начала плакать.

Где-то на улице вдруг заработал отбойный молоток. Др-р-р! Др-р-р-р-р!

Она зажала уши. Но звук продолжался, ей казалось, что он вонзается ей прямо в череп. Фелисити бросилась к окну, распахнула его и хрипло заорала. Крик получился такой, словно на ветру билась и хлопала мокрая простыня:

— Пре-кра-ти-те, сво-ло-чи! Пре-кра-ти-те!

Отбойный молоток смолк. Она уже собралась отойти от окна, когда снизу ее кто-то окликнул:

— Миссис Гэмлин?

Фелисити высунулась из окна. Внизу, на черно-белых ступенях, стоял и с долей завистливого уважения разглядывал дом совершенно незнакомый молодой человек. Она сбежала вниз и распахнула красную входную дверь. Вероятно, из-за того, что он только что слышал вопли, доносившиеся из окна, он инстинктивно попятился назад. За его спиной виднелся фургон с надписью «Услуги. Бережная сухая чистка и безукоризненный мелкий ремонт». Юноша протянул ей листок бумаги.

— Миссис Гэмлин, это по указанию мистера Гэмлина.