Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Фелисити издала звук, похожий на хриплый смешок (ей почему-то показалось потешным столь формальное обращение), но бумажку взяла. Это оказался список различных предметов одежды, она прочла его вслух: «Один костюм в синюю полоску; один — в белую; один льняной пиджак…» И подпись: Джина Ломбарди.

— Подождите, — сказала она, опасаясь, что, как только она скроется из виду, парень мигом окажется в холле. Она взбежала наверх, достала из гардеробной нужную одежду, заметив отпечаток губной помады на лацкане пиджака. «Зря стараетесь! Да пусть эта Джина Ломбарди располагает Гаем как ей вздумается! Хоть в качестве племенного жеребца, хоть в качестве чучела!»

Она вышла на площадку и взглянула вниз. Представитель фирмы рассматривал свое прыщавое отражение в мексиканском зеркале.

— Ловите! — крикнула Фелисити, сбрасывая одежду и следя, как она плавно приземляется на пол в холле.

Молодой человек вспыхнул. Опустившись на колени, он стал с нарочитой тщательностью складывать каждый предмет. Ей стало немного стыдно за свою грубость. Фелисити воспитывалась в семье, где вежливость по отношению к нижестоящим считалась хорошим тоном, а нижестоящими ее родители считали всех, за исключением королевы, ее прямого наследника, а по воскресеньям еще и Господа Бога.

Молодой человек занялся проверкой карманов, сначала выворачивал их один за другим, потом заправлял обратно. На самом деле поведение этой дамочки его ничуть не удивило. Всем известно, что очень богатые и очень старые делают и говорят все, что им взбредет на ум, по одной и той же причине — они ничем не рискуют. Эта была явно в улете, запах шампанского он различал прекрасно. Будет, что рассказать Хейзел, когда вернется. Недаром все в офисе называли его Найджелом Демпстером [12] Демпстер Найджел (1941–2007) — британский актер и журналист. . Чтобы его рассказ получился более красочным, он был вовсе не прочь услышать еще пару-другую сочных ругательств, но тут он понял, что держит в руке бледно-зеленого цвета конверт. Он расправил бумагу и аккуратно положил конверт на столик. Она что-то крикнула сверху.

— Нас на курсах учили проверять все карманы, мадам, — отозвался он.

— Надо же?! И как долго вас учили на этих курсах? — донеслось сверху.

Когда дверь за посыльным захлопнулась, Фелисити спустилась и взяла конверт в руки. Такая неосторожность была несвойственна Гаю. Аппараты-уничтожители ненужных бумаг у него были установлены и в офисе и дома. Правда, последние два дня он был явно чем-то озабочен, но все равно это было странно.

Конверт был самый что ни на есть простой. Он был адресован им обоим. Как ни удивительно, то, что Гай не показал ей это письмо, оскорбило ее сильнее, чем просто измена или пренебрежительное невнимание у всех на виду. Когда она вынимала листок, пальцы ее дрожали. Какая наглость, черт бы побрал эту Джину! Адресовать свое письмо им обоим! Дрожа от ярости, она несколько раз пробежала глазами по строчкам. Когда же наконец вникла в то, о чем сообщалось, она долгое время сидела не двигаясь, словно в трансе. Затем стремительно прошла в гостиную, сняла телефонную трубку и стала набирать номер.

— Дантон? Приезжайте ко мне… Прямо сейчас… Нет! Сию же минуту! Я жду. Произошло нечто совершенно невероятное.

В лимузине, с трудом пробивавшем себе дорогу в объезд Лудгейт-серкус, самым громким звуком было скачущее буханье сердца Гая Гэмлина.

Технику глубоких вдохов и выдохов для успокоения, предложенную медицинской знаменитостью с Харли-стрит, он, хотя и неохотно и нерегулярно, но все же практиковал, так же как и упражнения по расслаблению мускулов. И то и другое он производил с ворчливым раздражением и только потому, что не воспользоваться тем, за что «деньги плачены», было для него невозможно. На самом деле он абсолютно не верил в то, что все эти профилактические манипуляции ему вообще нужны. Он здоров и полон сил. Ему сорок пять, и он ни в чем не уступит любому юнцу, вот и все дела!

Гай ощутил легкое трепыхание в области сердца, как будто кто-то его пощекотал перышком. Он нащупал в грудном кармане пузырек коричневого стекла, с которым ему надлежало никогда не расставаться, даже когда ночью он шел в туалет. Открыв орехового дерева дверцу бара, он смешал себе щедрую порцию «Тома Коллинза» [13] Коктейль из джина, лимонного сока, сахарного сиропа и содовой. и запил таблетку из пузырька. Вскоре трепыхание стихло, и, хотя Гай и не расслабился, — он этого не делал никогда, — он со вздохом облегчения откинулся на пухлую подушку кресла. Затем отключил телефон и включил голову, предоставив работать мозгу. Тот, в свою очередь, немедленно принялся сочинять варианты сценария ближайшей битвы, до которой теперь оставались считаные часы.

Обычно перед встречей с очередным противником Гаем владело радостное возбуждение, ибо более всего другого он любил драку. Готовность к сражению была постоянным его состоянием. Каждое утро он просыпался в еще не погасшем состоянии возбуждения после приснившейся ему кровавой схватки, в полной готовности совершить налет на предпринимателей и оставить после себя след несбывшихся надежд и покалеченных судеб. В костюме с Севил-роу [14] Улица в Лондоне, где расположены лучшие ателье по пошиву мужской одежды. , ухоженный и постриженный в «Трампере» [15] Знаменитый салон красоты и парикмахерская в центре Лондона, существующая с 1875 г. , он воображал себя средневековым могущественным негоциантом. На самом деле он был попросту хищным спекулянтом, хотя если бы вы осмелились назвать его так в лицо, адвокаты мистера Гэмлина пригвоздили бы вас к позорному столбу.

Гай не терпел поражений. Он всегда должен быть лучшим при продаже и при покупке, лучшим при нанесении морального или материального ущерба. Его лошади должны были быть самыми быстрыми, яхта самой шикарной, а гоночные машины обязаны были приходить первыми (вторым его гонщик пришел лишь однажды). «Лузеров-молодцов не бывает! — проорал Гай в его потное, заляпанное машинным маслом лицо. — Бывают только лузеры-кретины!»

При том что он покупал и продавал людей как скотину, была одна сфера, где ему до сегодняшнего дня так и не удалось преуспеть, хотя даже в этом случае он до сих пор не признал себя побежденным. Это была любовь и мука всей его жизни, его дочь Сильвия.

Когда Фелисити забеременела, Гай, разумеется, ждал, что родится мальчик. Даже в молодые годы он настолько привык всегда получать желаемое, что рождение девочки воспринял как удар судьбы. Степень его разочарования (он посчитал это оскроблением своего мужского достоинства) встревожила и испугала его жену, ее родителей, медицинский персонал и всех знакомых. Позднее он заподозрил (увы — слишком поздно), что это нанесло вред и самому младенцу.