Александр Фишман - Мертвые головы

— Так в чем же дело?

— Там — другое.

— Понятно — другое! Там они обгорелые, обугленные, перекореженные, с вытаращенными, а то и лопнувшими глазами… А здесь — приведенные в божеский вид…

— Да нет. Когда из огня кого-то тащишь, всегда убеждаешь себя, что он еще жив. А живых я никаких не боюсь, хоть они обгорелые-перегорелые. И там все на нервах, на скачке, как в бою. На многое просто не обращаешь внимания. Сам в горячке, кругом все горячо, и они горячие. Даже мыслей никаких нет…

— Вон оно как…

— А здесь… Это ледяное безмолвие, эта мертвая неподвижность. Соседство живого и неживого. И все эти замогильные ритуалы… Бр-р-р… Словом, пунктик у меня…

— Ну ладно, пунктик так пунктик. Еще по одной, или как?

— Тебе сегодня не рулить?

— Вообще-то…

— Ничего, до вечера выветрится, — заявил Мишаня, беря бутылку.

— Только немного, — придержал ему руку Хлебосолов.

— Понял.

Мишаня налил ему водки на один палец, себе побольше.

— Царствие небесное! — сказал Кирилл и, чуть помедлив, выпил.

— Царствие небесное! — эхом откликнулся Мишаня. — Там встретимся!

Когда пожарный, выпив, поставил стакан на стол, Хлебосолов заметил у него на глазах слезы. Тот аккуратно собрал их пальцами к переносице и стряхнул с руки.

— Х-ху!.. Водка немного не туда пошла… — как бы заоправдывался он.

— Понятно.

— А ведь это мне наказание! — криво ухмыльнулся Мишаня.

— Что ты еще несешь! — поморщился Кирилл. — Совсем заплохел!

— Не-е, ты послушай! Помнишь, нас инвалид у себя собирал?

— Ну…

— Предлагал всем вместе убийцу девчонок найти. Помнишь?

— Да помню я, помню. При чем здесь наказание-то? Придумал же!..

— Я тебе еще сказал, что из-за двух каких-то проституток напрягаться не собираюсь.

— Ты сказал, что голову подставлять из-за них не собираешься.

— Ну да, верно.

— И что?

— А то, что теперь мне есть из-за кого подставлять голову.

— A-а, вот ты о чем.

— Если бы я тогда одноногому не отказал, глядишь, и Витяша был бы жив.

— Этого ты не можешь знать. И вообще, разводишь какие-то мистерии! Никогда не замечал за тобой этого пещерного суеверия.

— Дело не в суеверии. За Витяшу следует посчитаться.

— Давай не будем сейчас об этом! Не то настроение, и вообще…

— Согласен, я и не хотел сейчас подымать тему. Потом поговорим. А теперь у меня к тебе есть одна просьба. И я очень тебя прошу ее выполнить.

— Какая?

Мишаня вытащил из-за пояса газетный сверток и положил его на стол перед Хлебосоловым. Тот непонимающе уставился на него.

— Что это?

— Деньги.

— Какие еще деньги?

— Витяшины это.

— Не понял…

— Что тут понимать… Мы с ним деньги держали в одной ячейке, в банке. Мне пора уже приличным жильем обзаводиться, а Витяша… Квартира его не волновала, и вообще на что-то конкретное он не копил, а так… Любил он "бабочки" сами по себе любил. Крутить нигде их не собирался, боялся прогореть, а просто покупал доллары и хранил их в банковской ячейке…

— Ну?..

— Что — ну?

— От меня-то ты чего хочешь? Я ведь не душеприказчик, не нотариус.

— Хочу, чтобы ты их отдал.

Хлебосолов поглядел тяжелым, угрюмым взглядом на собеседника.

— И кому я их должен отдать?

— Родителям его, кому же еще! Они ведь… Наследники… И все в таком роде…

— Вот сам и отдай. Ты же его самый близкий друг, так какого хрена!..

— Кир, ну я тебя прошу! Пожалуйста! Я не могу… Придется что-то объяснять… У тебя это лучше получится… — Мишаня смотрел умоляюще.

— Нашел время! — сердито заметил Кирилл. — Не мог подождать!

— Ты знаешь, не мог. Нет, надо сейчас. Именно сейчас. Ну, Кир!

— Что, боишься, что потом отдать сил не хватит? — усмехнулся Кирилл. — Прикипят к душе "баксики" — не оторвешь?

— А кто его знает, — пожал плечами Мишаня. — И такое может случиться. Но главное, они мне карман жгут. Только о том и думаю, чтобы передать их по назначению. Со мной ведь тоже… всякое может стрястись… Тогда нехорошо получится.

— О, приятель, куда-то тебя не туда понесло! Попер за упокой!

— Так ты передашь? — гнул свое пожарный.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас! Что тянуть… Потом специально надо будет идти, еще хуже…

Народ уже начал расходиться. Отбывая, люди поочередно подходили к родителям Витяши, чтобы выразить им напоследок свои соболезнования.

— Ну хорошо. Давай сюда свои деньги, — решился Хлебосолов.

— Вот и отлично!

Кирилл взял сверток и подошел к родителям Витяши. Мать встретила его сухим равнодушным взглядом, глаза отца были красными и воспаленными. Дочери рядом с ними не было.

— Вот… Это Витя оставил… — протянул он сверток отцу.

— Что здесь? — убитым тоном, без особого интереса спросил тот.

— Деньги. Он их у меня оставил, просил подержать… — принялся было объяснять Хлебосолов. — Как раз незадолго…

— А-а… Понятно… — недослушал его мужчина. — Что ж, давайте…

Он небрежно сунул сверток в карман пиджака, протянул Кириллу руку. Тот ответил на вялое рукопожатие, поклонился матери, собираясь уходить.

— Витя был вашим другом? — неожиданно задала она вопрос.

— Да, — опустив глаза, подтвердил Хлебосолов, хотя это не совсем соответствовало действительности. — Мы с ним дружили.

— Я и не знала, что у моего сына так много друзей. Хороший был мальчик, только немного скрытный. Золотое сердце…

Кирилл кивнул, не находясь, что сказать, но тут еще кто-то подошел попрощаться, и он, с облегчением уступив место, ретировался.

— Отдал? — спросил ожидавший его у раздевалки Мишаня.

— Нет, себе оставил! — раздраженно огрызнулся Хлебосолов.

— Ну и как они отреагировали? — пропустил его тираду мимо ушей пожарный.

— Запрыгали от радости…

— Я серьезно. Не психуй ты на меня. Я понимаю, что свалил на тебя неприятную обязанность, но не сердись. Когда-нибудь сочтемся.

— Они даже не поинтересовались, сколько там. Им сейчас не до того. Никакие деньги на свете не заменят им сына.

— Это понятно.

— А раз понятно, не доставай меня. Со мной поедешь, или как?

Они уже стояли на улице. Мороз окреп, и солнце казалось неправдоподобно ярким.

— Нет, мне здесь недалеко надо в одно место заскочить. А завтра соберемся у инвалида, я с ним ближе к вечеру договорюсь.

— Ладно, бывай…

Приехав домой, Кирилл принял душ и переоделся. Идти в "Усладу" было еще рано, да и не очень хотелось. Он подошел к телефону и набрал номер.

— Доломанов слушает.

— Авдей, это я, — произнес в трубку Хлебосолов. — Как живешь — можешь?

— А, Кирюха, привет, родной! Куда это ты запропастился?

— В отличие от тебя, я веду не богемный образ жизни…

— Это ты-то не богемный?! Каждый день в борделе! Мне бы так!

— За чем же дело стало! Давай, махнемся не глядя! Я хоть сейчас!