Надежда Черкасова - Поцелуй меня крепче [litres]

– Алеша, теперь забирайся на верхний полок, тебе нужно как следует прогреться, – ласково и в то же время деловито распорядилась Мила, и полусонный, разомлевший от тепла Алексей в нахлобученной ею ему на голову войлочной шапке послушно полез наверх и лег на разогретую полку вниз животом.

Мила плеснула горячей воды на раскаленные камни. Ее тут же обдало прогревающим насквозь целительным жаром. Наученная старушкой, она сначала старательно размахивала над головой веником, давая ему разогреться, затем легонько принялась постегивать Алексея, нагнетая горячий жар к его телу.

Трудясь в поте лица своего, Мила между тем не без некоторого, щекочущего ей нервы любопытства и с волнующим удовольствием разглядывала его длинные стройные ноги, крепкие ягодицы, мускулистую спину. Она чувствовала, как в ней начинает просыпаться томительное и все более разгорающееся желание прикоснуться к этому роскошному мужскому телу.

– Алеша, не засыпай, осталось еще немного. – Мила очередной раз как следует разогрела над головой веник и опустила этот раскаленный жаром березово-хвойно-дубовый ароматный букет на поясницу Алексея, прижав его сверху руками в варежках и тяжестью своего тела.

Алексей не смог сдержать стон удовольствия. Мила растерла его тело веником словно мочалкой.

– А теперь повернись и ляг на спину, – сказала запыхавшаяся Мила.

Алексей, согревшийся наконец и испытывающий крайнюю степень блаженства от получаемого удовольствия, послушно лег на спину, закрывая глаза. Мила, слегка постегивая его веником, изо всех сил старалась не смотреть туда, куда беззастенчиво и с нескрываемым любопытством пытался устремиться ее не на шутку распалившийся взор. Сначала она добросовестно отводила глаза от тайно-запретного места, но снова и снова они неизменно возвращались, чтобы познать, наконец, еще не познанное и разгадать еще не разгаданное.

И стоило ей в какой-то момент лишь самую малость уступить их желанию, как глаза мгновенно и бесстыдно вперились в мужское естество. Рука с веником на мгновение застыла, поднятая вверх. Алексей открыл глаза и посмотрел на Милу. Та вспыхнула, как маковый цвет, и быстро, как ни в чем не бывало, снова заработала веником, нагнетая больше жару и пару, чтобы поскорее спрятать за ними свое разгорающееся краской стыда лицо. Затем намочила холодной водой мочалку и шлепнула на грудь Алексея, чтобы уменьшилась нагрузка на его сердце: так ее научила старушка.

Мила, совсем обессиленная, села ни нижнюю полку и умылась холодной водой, смачивая себе грудь. Ей так хотелось поскорее уйти отсюда и лечь наконец спать. Но она не могла. Если уж делать доброе дело, то до конца или не делать его вовсе. Немытой осталась его львиная грива.

– Алеша, спускайся. – Она попыталась придать голосу бодрости. – Я быстренько помою тебе голову, и ты уже пойдешь домой спать. А я еще останусь, чтобы искупаться.

Алексей присел на нижнюю полку, и Мила, стянув шапку, занялась мытьем его шевелюры, ополаскивая ее отваром душистых трав и веников. Все! Больше ни на что сил не осталось. Скорее бы он ушел, она легонько обмоется и тоже отправится спать. В домик к бабушке.

– А теперь я тебя помою, – просто сказал Алексей, поднимая ее со скамьи за плечи и сбрасывая с нее простыню.

Ни одна клеточка ее уставшего и безвольного тела не возразила. Мила стояла перед Алексеем голая, не испытывая никакой неловкости. Наоборот, это было так естественно, что по-другому и быть не могло. Алексей нежно водил мочалкой по ее телу, поворачивая Милу в разные стороны, вставая перед ней на колени, уверенно и ласково поглаживая. После мытья он поднял Милу на руки и положил на верхний полок парилки. Лишь только разогретый веник коснулся спины, она вмиг почувствовала истинное расслабление, получая удовольствие не только для тела, но и для души.

Мила уже не помнила, как они после бани вернулись в заранее заботливо натопленную старушкой избу Алексея – где они, видимо, и жили вдвоем, – как повалились на кровать и в обнимку крепко заснули, не проронив ни слова. В этот момент они являли собой единое целое, потому что доверяли друг другу безоглядно и безгранично.

Наутро Мила проснулась первой, и сердце ее часто забилось от осознания того, что рядом лежит такой близкий и в то же время такой незнакомый ей человек, которого она совсем не знает, но очень хочет узнать, и как можно скорее, как можно ближе. Она лежала и в упор разглядывала его лицо. Какие же у него длинные и пушистые ресницы, и зачем только мужику такие – на зависть женщинам, что ли? Прямой нос, открытый чистый лоб, хорошо очерченная линия губ и, конечно же, просто потрясающе сексуальная борода!

Мила осторожно, чтобы не разбудить Алексея, коснулась щекой его бороды. Ах, как щекотно и приятно, она такая шелковистая и мягкая! Что может быть сексуальнее мужской бороды?! Мила даже глаза закрыла от удовольствия. А когда открыла, замерла, не решаясь пошевелиться: Алексей смотрел на нее, чуть улыбаясь в усы.

Она мгновенно вскочила и тут же оказалась на спине, в объятиях Алексея. Он гладил, перебирая, ее волосы, затем ласково коснулся губами висков, мочек ушей, шеи. Миле показалось, что она перестала дышать. А когда он легко, словно дразня, прикоснулся к ее губам, она поняла, что совсем пропала, крепко обняла его за шею и, притянув к себе, впилась в его губы жарким поцелуем. Сам виноват, нечего было дразниться! И вообще, жена она ему или кто?!

Весь день они провели в постели. Это был их медовый день. А потом у них будет медовая неделя и, конечно же, медовый месяц. После медового месяца у них начнется медовая семейная жизнь. Если, конечно, они сами все не испортят.

Неожиданно раздавшийся звон колокола заставил их насторожиться, затем они услышали крики, лай Алтая. Алексей мигом оделся и выскочил из избы, прихватив ружье. Мила метнулась к окну, но ничего толком не смогла разобрать. Посреди двора стояли монахи и что-то громко обсуждали. Говорили все разом, не слушая друг друга. Испуганное сознание Милы рисовало одну жуткую картину за другой. Не желая мучиться неизвестностью, она накинула на плечи полушубок и, сунув босые ноги в валенки, выбежала следом за Алексеем.

Монахи кольцом обступили своего духовного брата Петра, пропавшего три дня тому назад, которого не раз ходили искать в тайгу, и вот он сам объявился, собственной персоной, живой и здоровый. Мила подошла ближе и удивилась его потрепанному виду: разорванная одежда, свалявшаяся в клочья борода на впалых щеках, слипшиеся на лбу редкие волосы. Петр глядел на собратьев выпученными не то от страха, не то от восторга, а может, от того и другого разом, глазами, возбужденно размахивал руками, указывая в сторону ворот, и никак не мог внятно выразить словами то, что хотел поведать.