Надежда Черкасова - Поцелуй меня крепче [litres]

– Да я же его… А он огромный… А я молитву… А он снова… Господь спас… И я выбрался… Но я снова… в тайгу… Он не уйдет… Найду его…

– Да успокойся ты, Петр, не части так, ничего же не понятно. Живой вернулся и – слава богу! Ну, рассказывай же толком, где был столько времени? Что с тобой стряслось? Мы же тут вокруг всю тайгу облазили, под всеми кустиками проверили, разыскивая тебя, – вразнобой спрашивали мужики, от нетерпения даже не пытаясь дать ему высказаться. – Где тебя носило-то это время?

– Братья, давайте-ка все успокоимся, – распорядился батюшка Георгий. – Что вы налетели на него, словно коршуны? Вы же ему и рта не даете раскрыть. Успокоились все. А ты, брат Петр, рассказывай, что ты волынку-то тянешь? И говори внятно, иначе понять тебя невозможно.

– Так вот я и говорю: видел его, собственными глазами видел. Вот как вас сейчас, – наконец успокоившись, начал свой рассказ Петр.

– Да кого ты видел-то?

– Так его, «хозяина тайги» – медведя, кого же еще-то?! Он же как бросится на меня… А я как брошусь на него… Оба как зарычим. Вот Христом Богом клянусь, не вру, – снова зачастил взбудораженный встречей с медведем Петр.

– Да погоди ты, не торопись, – перебил его батюшка. – По порядку все рассказывай. Что ты скачешь словами, словно блоха по собаке. Толком говори, не на пожар торопишься.

– Так вот я и рассказываю, – перевел дух Петр. – Иду это я по нашей тропе, задумался, молитвы себе вслух читаю, уже почти к скиту подхожу. И вдруг прямо на тропе передо мной шагах этак в десяти горища-громадина на пути вырастает. Смотрю, а это медведь на задние лапищи становится! Поднялся, зубастую пасть ощерил и взревел так грозно, что я почувствовал, как у меня шапка поднялась, оттого что волосы дыбом. А медведь головой мотает из стороны в сторону, глазюки злющие-презлющие на меня пялит, будто съесть хочет. Я враз и обмер, встал как вкопанный.

– Ничего себе!

– Ну, думаю, брат Петр, как есть – конец тебе пришел, прощайся с жизнью. А молитвы-то все разом из головы и повылетали. Даже руку не могу поднять, чтобы перекреститься, словно гирю кто на нее навесил. А он стоит во весь рост, качается. Метра три в высоту, а то и все четыре!

– Не может быть!

– От страха – все может быть. Да рассказывай уже. Что дальше-то было?

– А медведь вдруг опустился на все лапы – да ко мне.

– Да ты что!

– Точно вам говорю! Идет этак вразвалочку, не торопится, только пасть свою огромную разевает и ревет. А зубищи-то здоровенные! И слюна капает изо рта голодная.

– Вот это да!

– Ах ты ж, думаю, холера тебя задери, что же делать-то? Не поверите, братья, вдруг колени мои сами подогнулись, и я тоже оказался на четвереньках. Глаза свои злобно вытаращил на медведя и сделал шаг навстречу, раскрыл рот, да как зарычу на него хриплым голосом, скаля зубы и вертя головой. Медведь-то и остановился. И сел на свой толстый зад. Смотрит на меня удивленно и, видимо, соображает, что же ему дальше-то делать? А я рычу, не переставая, и боюсь только одного – как бы в самый неподходящий момент не охрипнуть.

– И что? – как один выдохнули монахи.

– Ну что, он сидит да смотрит на меня. А потом встал на лапы – и снова ко мне рванул. Я вскочил на ноги да как замахнусь на него своим ружьем, словно палкой на собаку какую. Он остановился, таращится на меня недоуменно и будто размышляет. А я смотрю ему прямо в глаза его черные блестящие и жду, что он будет делать. Он снова направился ко мне. Тогда я снова замахнулся, а еще оскалил зубы и опять как зарычу. Он заморгал, засопел, зафыркал от возмущения. Потом глянул на меня злобно, плюнул с досады и медленно так, гордо заковылял в чащу, громко продираясь сквозь валежник.

– А ты – что?

– Так повернул и бросился бежать куда глаза глядят. Да заблудился. Плутал до тех пор, пока снова тропинку к скиту не отыскал. Спасибо звону колокольному, очень он мне помог в правильном направлении идти.

– Врешь ты все! – сделали вывод монахи.

– Да вот вам истинный крест! – Петр неистово и размашисто перекрестился. – Да чтоб мне с этого места не сойти! Уходил, только треск по всему лесу раздавался. Сильно, наверное, разозлился на меня, что отступить пришлось.

– Ну ты, брат Петр, и брехать горазд! Прямо так и плюнул?!

– Да врет он все, померещилось ему. Небось, колоду какую за настоящего медведя принял?

– Колоду можно принять за медведя, но медведя за колоду – никогда, – рассудительно сказал батюшка. – Можно также принять пеньки, поваленные стволы, холмики за животных, но самый слепой никогда не спутает медведя с пеньками.

– Да я настоящего медведя видел, а не колоду, – возмутился Петр. – Как гора трехметровая. Или четырех. И башка большая, словно десятиведерная бочка. Разве такие колоды бывают?

– Все равно врешь. Не могут медведи плеваться, они же не верблюды.

– А ты видел? Нет! А я видел!

– Это тебе только показалось, что он с досады плюнул.

– Может, и показалось, – согласился наконец Петр. – А вот медведь был самый что ни есть настоящий. Вот ведь как бывает: боялся-боялся медведя, а выходит – напрасно, он и сам ко мне с опаской отнесся. Ему-то, оказывается, тоже не нужны лишние проблемы.

– А что ж ты не стрелял-то?!

– Верите, братья, от страха даже не вспомнил, что у меня ружье в руках, а не палка.

– Это тебе очень повезло, что ты жив остался. Считай, что заново на свет народился.

– Говорят, что, если при встрече со зверьем швырять в их морды зажженными спичками, они в панике убегают, – принялись рассуждать монахи, перебивая друг друга. – От медведя верный способ – глядеть ему прямо в глаза, тогда он непременно струсит. А уж на крайний случай, если все же набросится, то нужно притвориться мертвым. Он мертвого не трогает.

– Брехня все это! Ему просто какой-то добрый медведь попался, потому и остался цел. А на будущее – не ходи больше в лес один, потому как береженого и Бог бережет. Пойдем, страдалец, голодный небось, да и поспать тебе не мешает: глаза красные от бессонницы. Слава богу, хоть живой остался!

И все разошлись по избам, но еще долго не могли успокоиться от происшедшего. Петру и верили, и не верили, так как никто не знал – да и вряд ли когда-нибудь узнает – о том, что на самом деле произошло там, в тайге…

Однако история на этом счастливом послесловии не закончилась. Встреча с медведем не прошла для Петра бесследно и так повлияла на его рассудок, что у него появилась сумасшедшая идея-фикс: встретиться с медведем вновь и уже второй раз не испугаться, а самому напасть и сразиться с ним один на один.

Никому он об этом не рассказал, замкнулся, обдумывая план охоты на могучего зверя. Ничто теперь не могло его остановить. Петр уже не мог сосредоточиться на молитве, когда стоял на коленях в церкви перед образами, думал лишь о встрече с медведем, испытывая необъяснимое воодушевление от одной только мысли, что в следующий раз непременно окажется победителем. Во что бы то ни стало он хотел доказать всем, что не трус, так как ему чудилось, что после этой истории с медведем на него смотрят с усмешкой: мол, испугался медведя, который сам его испугался.