Надежда Черкасова - Поцелуй меня крепче [litres]

Скрытые желания придавали сил, возбуждали в молодом монахе желание бродить по глухой тайге в поисках удовлетворения тщеславия, совершая многокилометровые переходы. Он готов был не спать сутками, ночевать у костра, и даже снежные заносы не могли остановить его от задуманного. Петр неистово верил в победу, победу над своими страхами, победу над зверем. Никогда еще ему так не хотелось стать победителем, как теперь, когда появился серьезный шанс заявить о себе как о хозяине собственной жизни. Поэтому без медвежьей шкуры он в скит не вернется. Петр даже не подозревал, насколько пророческими окажутся его тайные желания.

В один из дней он снова исчез, прихватив с собой ружье-двустволку. И опять обитатели скита снарядились на его поиски. Однако никто уже не был уверен в том, что на этот раз Петру так же повезет и он останется жив.

Он уже далеко отошел от скита, и с каждым последующим шагом уверенность в правильности действий куда-то улетучивалась, оставляя вместо себя осознание не только умом, но и телом вероятной возможности умереть. Умереть неожиданно, внезапно, как встречает смерть любое живое существо.

Петр остановился и огляделся. Зачем он здесь? Как он мог поддаться искушению призрачной славой? Как мог забыть о своем высоком предназначении служению Богу? И он вспомнил слова блаженного Диадоха: «Боголюбивой душе, исполненной чувства Божия, свойственно искать единой славы Божией, относительно же себя – услаждаться смирением. Потому что Богу, ради Его величия, подобает слава, а человеку же – смирение»!

Не сама ли нечистая сила, узрев в нем нетвердость в вере, встретилась ему на пути в виде медведя? Петр совсем растерялся от такой неожиданной и ужасающей мысли.

Вдруг за спиной послышались шаги. Петра охватил дикий страх, и он, не разбирая дороги, ринулся вперед, продираясь сквозь кустарники и перепрыгивая через буреломы. Мир вокруг него вмиг ощетинился угрозой. Петр бежал, и ветки под ногами громко хрустели, раскалывая тишину тайги, распространяя шум на километры вокруг. Двустволка, слывшая среди охотников как «ружье-мечта», сейчас только мешала, колотя его прикладом по боку, то и дело съезжая с плеча.

Спотыкаясь и падая, утопая по икры в снегу, обессиленный и трясущийся от страха, он, наконец, остановился и упал на колени, так как ноги его не держали. Кругом стояла мертвая тишина, но перевозбужденное воображение проецировало в мозгу какие-то шорохи за спиной, которые мгновенно смолкали, стоило ему застыть на месте и начать прислушиваться.

И тут прямо перед собой он увидел сизую струйку пара и понял: это берлога. Ему казалось, что он перестал дышать. Петр боялся пошевелиться, чтобы случайно не привлечь внимание хозяина логова, уповая на то, что каким-то невообразимым и чудодейственным способом все же удастся убраться отсюда незамеченным и неуслышанным. Но надежды его оказались напрасными.

Внезапно из черноты дыры появилась огромная головища медведя и рявкнула так, что у Петра внутри похолодело. Он попятился назад и, зацепившись за ветку, упал и кубарем скатился с горки, не выпуская ружья из рук. С ужасом увидел, как медведь, грозно рыча, направляется к нему.

Петр чудом успел взвести курки и нажать поочередно на спусковые крючки, но… выстрелов не последовало. Последнее, что он увидел, перед тем как ощутить чудовищную боль и тут же умереть, – склонившуюся над ним громадную медвежью башку и пузырящуюся пеной зубастую пасть с саблевидными клыками, впивающуюся ему в голову. Он дернулся и застыл, навсегда расставшись с нелепыми страхами, а вместе с ними и с жизнью, такой бестолковой и никчемной, приведшей к глупой и бессмысленной смерти.

Разъяренный медведь мгновенно убил человека, сломал, смял его. Он рвал безвольное тело когтями, зубами, словно тряпичную куклу, таская его по белому чистому ковру, покрывающему промерзшую землю, и заливая снег кровью. Сотрясаясь от злобного рычания, он то отступал, то вновь яростно кидался на растерзанное тело, словно безжалостный демон возмездия и гнева, взбесившийся злобный дух беспощадной ярости и мести. От человека, еще совсем недавно живого, двигающегося, думающего, осталось лишь кровавое месиво с обломками костей.

Медведь вернулся в берлогу и долго еще не мог успокоиться. Его злобность то и дело возрастала, когда он вспоминал дерзость и наглость двуногого, посмевшего явиться к его жилищу. Только ночью он приступил к восхитительной трапезе, а наевшись до отвала, снова забрался в берлогу и забылся чутким неглубоким сном.

Петра нашли только через неделю. Вернее то, что от него осталось. Медведя в берлоге уже не было. Лишь следы крови и остатки человеческих костей, припорошенных снегом, свидетельствовали о произошедшей здесь трагедии. Неподалеку валялось сломанное ружье, из которого Петр так ни разу и не выстрелил.

Проверили ружье: выяснилось, что он зарядил снаряды в уже стреляные гильзы. Это и привело к тому, что у одной из гильз оборвало тыльную часть, а оставшаяся в патроннике исключила возможность перезарядки. Вторая же гильза при попытке выстрела разорвалась в патроннике. Получалось, что, понадеявшись на удачу, Петр сам подписал себе смертный приговор.

Хотя, не имея опыта и необходимой сноровки, он вряд ли справился бы один на один с медведем. Потому как ружье не всегда способно спасти человека. Даже исправное. Недаром говорят: лучше пострашиться, чем похвалиться. Пусть лучше над тобой посмеются, чем поплачут. Но гордыня даже умную голову способна сделать дурной.

В итоге – Петр лишился жизни, а в тайге появился… медведь-людоед.

Над заснеженной тайгой медленно плывут минуты и часы, дни и ночи. Как же бесконечно длинно тянется время! Особенно когда Алеши нет рядом. Что-то среднее между сном и бодрствованием, что-то невыносимо тяжелое и нудное грызет испуганное сердце Милы. Может, уже утро? Или еще ночь не кончилась? Как ни старается, она не может заснуть. Ну зачем он снова ушел в тайгу? Неужели ему плохо с ней, Милой? Или она что-то не так сделала, или обидела чем? Это так несправедливо. Сначала привязал к себе, а теперь от нее бегает. А если не от нее? Может, он бегает от самого себя? Так это еще хуже.

Алеши нет несколько дней. Мила вся извелась от беспокойства, перестала спать по ночам. Ощущение беды так безжалостно вцепилось в душу, что она уже чувствовала дыхание смерти.

– До чего же теплые вещи получаются, – произнесла старушка, ловко орудуя спицами. – А еще полезные. Хорошо, что я насобирала шерсти, вычесывая Алтая: и ему помощь, и нам зря не мерзнуть. – Взглянув на задумчивую Милу, старушка отложила вязание. – Не нравишься ты мне сегодня, девонька. Что с тобой происходит?