Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Она зажгла свет ночного бра и бросилась на не застеленную постель. Лежала она картинно, и в ее позе угадывались мотивы модного на Западе концептуалиста Бреме; он ей очень нравился. Не могла же она лежать, просто так, не концептуально. Морской волк, которого беспрекословно слушалась команда сухогруза, который ни разу не спасовал перед морской стихией, дал слабину перед женским натиском, совершенно не подкрепленным обыкновенной логикой, но тем не менее показавшимся ошалевшему мужу чистейшей правдой.

Он сидел за столом на веранде и с тоской ерошил свой седеющий ежик на голове. По всему выходило, что надо было идти на перемирие. Притом на коленях.

В это же время Илья, основательно поеденный местными комарами, потерявший всякое терпение от непрекращающегося зуда, не обнаружив в окрестностях ни одного открытого садового домика, где можно было разжиться хоть какой-то одежонкой, не найдя даже пугала, которое с удовольствием раз дел бы, наконец решил попробовать разведать обстановку в разрушенном им семейном гнезде капитана. Он надеялся, что тот сядет в машину и умчится, куда глаза глядят от злости и безысходности, но автомобиль благополучно продолжал стоять у ворот. Илья не без труда перелез через забор. В мансардном окне, где находилась опочивальня, горел свет. Там два раза мелькнула всклокоченная голова Катерины. Заглядывая с опаской, он увидел, что капитан, сгорбившись, обхватив ладонями голову, сверлил очами блюдце, где лежал бутерброд, который Илья не домазал маслом полтора часа тому назад.

Илью посетила гениальная на первый взгляд идея. Он с ловкостью обезьяны по водопроводной трубе взлетел к коньку мансарды и тихонько, цепляясь за малейшие выступы, стал подбираться к заветному окошку.

Капитан, шумно вздохнув, решил, наконец, попросить прощения у благоверной за свой дикий поступок. Катерина Евгеньевна соизволила приоткрыть дверь рогоносцу, чтобы приступить к последнему акту вечерней мелодрамы — акту катарсиса, обновления, искупления и помилования. Потому что капитан ей был так же дорог, как и любовник, и она его по-своему даже любила и жалела, хотя в порыве гнева иногда била чем попадя по голове. Всё же совместно было прожито двадцать три года из ее сорока семи.

Он даже не постучался, а поскребся в дверь; она его милостиво впустила. Упав на колени, он уперся седой щеткой волос в ее упругий животик и в таком положении пытался пробормотать что-то нечленораздельное в свое оправдание, вдыхая при этом с наслаждением аромат ее такого родного тела… Именно в этот момент Илья дотянулся до окна и тихонько постучал, так, чтобы капитан, который, как он полагал, находится внизу, не услышал. Невиданная сила отбросила капитана от родной жены. Он подскочил к окну, распахнул его и увидел ненавистное лицо, которое заставляло его так мучиться последние полтора часа. Он схватил несчастного донжуана за тощую шею городского мажора и хотел его тут же загрызть, но передумал и лишь прорычал:

— Так ты опять здесь?!

Илья, не ожидавший увидеть своего старшего «молочного брата», растерялся. Он только и успел пролепетать:

— Извините. Можно забрать свои вещи?

Но вместо вещей получил страшнейший хук. Воспарив на время, аки птица, он приземлился плашмя на ромашки, незабудки и что-то еще, росшее под окнами. Перед глазами у него возникли цветные узоры, какие бывают в детских калейдоскопах. Он на прощание почему-то умиротворенно улыбнулся. Так обычно улыбаются, уходя в мир иной. Губы его довольно внятно прошептали:

— Я же только за вещами. — И отрубился.

— Убийца! — завопила несчастная любовница, оказавшись невольной свидетельницей, как ее бой-френд спланировал на клумбу.

Капитан, который только после того, как удар был нанесен, осознал, что он наделал, выскочил вон из комнаты. Большим мешком картошки он на заднице скатился по довольно крутой деревянной лестнице на первый этаж и, переворачивая стоявшую на пути мебель, рванул к убиенному. Катерина Евгеньевна мчалась за ним скорой помощью и голосила так, как голосят бабы в деревнях по покойнику. На веранде она обошла на повороте увальня и трясогуза, мужа-убийцу и первой оказалась у бездыханного тела убранного уже в цветы. Через секунду тут же был и он. Безутешная незаконная вдова упала на грудь погибшего. Капитан, имея от рождения довольно зверскую внешность, тем не менее, обладал добрым сердцем и был начинающим «непротивленцем злу насилием». Глаза у него тоже заплыли слезами.

«Все-таки у них что-то было», — мелькнула у него в голове крамольная мысль, когда он увидел, как убивается супруга, но он тут же отогнал эту гаденькую мысль прочь. — Надо было остаться на корабле. Кто заменит меня завтра утром, когда все узнают, что я в тюрьме?» — с тоской подумал он, как о свершившемся факте своего попадания в казенный дом.

А во всем был виноват портнадзор, который не выпустил его корабль из порта, придравшись, что судно перегружено. Утром должен быть представитель грузоотправителя для разборки, но по всему выходило, что капитан присутствовать при этом уже не будет. Безупречная биография морского волка разбилась, как волна о волнорез, об обыкновенную бытовуху. Соленые, будто морская водица, скупые слезы капитана оросили осунувшееся лицо «убиенного». Но Илья открыл глаза. Сознание постепенно возвращалось к нему, пелена спала, расплывчатые лица обрели четкость, и он увидел над собой двух ангелов, прилетевших за ним. Оба ангела плакали, но, когда они увидели, что он открыл свои очи, всхлипы сразу же прекратились.

— Слава тебе, Господи! — возликовали все трое, притом возликовали они каждый по-своему и в такой последовательности: сначала капитан, потом его жена, а уж потом неудавшийся «покойник». Притом капитан и его супруга славили Господа в голос, а обретший жизнь любовник — про себя, под колокольный звон, поселившийся у него на время в ушах.

Икара, совершившего полет поневоле, повезли в больницу под бабский вой грешницы. Ближайший стационар был в Азове. Переполошили по приезде весь сонный персонал, так как была уже глубокая ночь, после чего Икара госпитализировали. Предварительно проверили, просветили несчастного в рентгене, пощупали, посмотрели в глазки и констатировали, что переломов не наблюдается вовсе. Есть только явное сотрясение мозга, небольшая гематома на скуле, а также ненадлежащий общий вид. Организм был основательно продырявлен комарами.

Когда записывали пострадавшего, то записали на фамилию капитана как сына. Так что Илья на время обрел новых родителей — папу и маму. Через два дня, когда он немножко очухался на больничной койке в ВИП — палате, названая мать вызвалась повезти его в Севастополь. Конечно, с благословения папы — капитана. Морской волк на прощанье даже чуть — чуть похлопал паршивца по плечу, пожелав ему доброй дороги, и примирительно поцеловал сердобольную жену: мол, прости меня, ревнивца; вижу, что опять неправ.