Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Она демонстративно отвернулась.

Капитан нахмурился:

— Вы-то откуда знаете про восьмидесятые?

— Преподаватели на примерах нас учили, — легко парировал Илья.

Тот замялся.

— Ну, не шедевр, но понятно, что происходит.

Ширшова вырвала листок из рук Ильи.

— А в чем, собственно, дело? — не мог понять капитан.

— Да это же махровая плесень, от которой даже через бумагу можно заразиться слабоумием. Неужели вы не видите, что, прочитав это, можно вообще потерять интерес к морю? Не знаю, кто это накропал, но это писал не я. Скорее всего, это ваш Лев Николаевич, во всяком случае, его наследие мною было обнаружено в ящике письменного стола, и, насколько я помню вашу подпись, вот ваш росчерк пера с резолюцией «отправить».

— Любовь Ивановна, кто их знает, этих журналистов… — Капитан помолчал, глаза у него сузились и стали нехорошими. — Пускай пишет, — тут он опять сделал паузу, — пускай пишет, все равно отправляете отчеты вы. Ну, подкорректируйте, в конце концов, коллегу. А вы, молодое дарование, все — таки научитесь находить с коллегами общий язык. Я понимаю, что за вас просили большие люди, но уж вы тут, на корабле, как-то адаптируйтесь.

— Мимикрировать предлагаете?

— Соблюдайте субординацию! — резко оборвал его капитан. — Тут вам не редакция, а учебное судно! Нам же еще вместе идти и идти.

— Тем более я тоже заканчивала журфак.

Ширшова победно взглянула на Илью. «Ну что, малыш, — читалось в ее глазах, — тебе показали твое место?»

Сечин иногда мог промолчать, чтобы не накалять обстановку. Подавив в себе желание продолжить пикировку, он опустил глаза. Теперь он узнавал в ней собрата по перу, в худших его проявлениях.

Договорились, что впредь будут вести себя по отношению друг к другу более корректно. Правда, Илье показалось, что капитан ее тоже побаивается. Или ему это только показалось.

Расстались они холодно или даже враждебно. При встречах она улыбалась по-прежнему, но Илье почему-то теперь казалось, что за его спиной раздается тихое змеиное шипенье.

У него даже появилось подозрение, что она за ним следит. Мелкие, колкие замечания, в чем ему находиться на верхней палубе, в кают — компании, где ее искать при случае — и это всегда с какой-то полуулыбкой, на бегу, не останавливаясь, пролетая мимо и тут же исчезая. Маленький словесный укол — и мгновенный отход на дистанцию. Так с ним еще никто не разговаривал. Иногда это напоминало игру кошки с мышкой, иногда бой на шпагах, где один, более ловкий, соперник доставал другого своими ударами, а сам ускользал с проворством обезьяны. Но и в первом, и во втором случае победителем всегда выходила она. «Ну, ничего, — злился Сечин, — еще поквитаемся».

Расставание с Севастополем было патетическим, насколько возможно. Тут были и бравурные марши, и толпа праздношатающихся, приветственно махавших вслед выходящему из бухты паруснику. И даже бодрая четверка афалин, неутомимо скользя по водной глади и раз, за разом выпрыгивая перед форштевнем, праздничным эскортом провела фрегат далеко — далеко в море. «Надежда» спешила в Сочи, к старту международной регаты.

Утром, после всех этих протокольных мероприятий и парадов экипажей по центру Сочи, совместных вечеринок и ночных фейерверков в порту, перед началом гонки все участники регаты выстроились парадным ордером и продефилировали в открытое море, приветствуя нарядную публику, столпившуюся на набережной, гудками тифонов и туманных горнов и поднятием вымпелов.

Накануне судейская коллегия совместно с портовым капитаном определила очередность выхода судов в район ожидания.

«Надежда» заняла наиболее выгодную позицию относительно линии старта, что в конечном итоге позволило ей стартовать в преимущественном положении относительно «Мира», «Седова», «Крузенштерна» и других парусных судов. Всего рванули к победе девять вымпелов. Особенно все ждали соперничества «Надежды» и «Мира», так как это фрегаты-близнецы, но приписанные к разным портам: «Мир» к Питеру, «Надежда» — к Владику. Почему-то все ждали борьбы именно от них. Хотя, конечно, не сбрасывали со счетов ни «Седова», ни «Крузенштерна», ни «Калиаккра» из Варны, ни румынскую «Мирчу», ни баркентину с поэтическим названием «Бегущая по волнам», пришедшую на регату с Кипра. Могли о себе заявить и баркентина «Роял Хелена» из Болгарии и пакистанский бриг «Рахнавард».

За час до начала гонки на «Надежде» объявили аврал, отдали развязки, сезни на парусах, взяли паруса на гитовы и гордени, разнесли снасти и подняли косые паруса. Потом поставили прямые на бизань, фок и первыми пересекли линию старта. Ветра почти не было, пришлось лавировать… Лавировали и соперники. Тут, наверное, всем вспомнилась скороговорка: корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали… Всем хотелось первыми поймать хоть какое-то дуновение, хоть какой-то ветерок.

Рядом покачивались на ленивой волне, почти в дрейфе, «Мир», «Роял Хелена» и другие соперники. Но «Надежда» нашла ветер первая, первая и рванула.

Авралы шли за авралами, «Надежда» под всеми парусами неслась по Черному морю. Финиш был в порту румынской Констанцы.

Все на корабле были при деле. На мостике старпом, голенастый загорелый мужик в белых шортах и рубахе, с лицом морского адмирала восемнадцатого века, потерявшего свой парик и двууголку в бинокль увлеченно наблюдал за действием соперников. Чуть подотстав, параллельными курсами шли «Мир» и «Крузенштерн».

При очередном аврале Илья попал под раздачу от боцмана. Тот со свистком, в который он иногда громко свистел, проносился мимо, задрав голову вверх, и чуть не столкнулся с зазевавшимся Ильей.

— Прочь с дороги! Не мешай! — заорал он. — Корреспондент, твою мать!

Илья и сам понимал никчемность и ненужность своего пребывания на красавице «Надежде». Пытаясь поймать какой-либо момент, он нащелкал уже, наверное, с сотню кадров, но всё это было не то, по его мнению. Так, какие-то фрагменты борьбы со стихией: то курсанты со зверскими лицами тянули канат по команде главного боцмана, то какие-то другие люди, по виду совсем не курсанты, что-то рассматривали на фок — и бизань-мачтах, переговариваясь при этом друг с другом, как Джеймсы Бонды, по рации, дублируя команды. То, что они выкрикивали, было совсем непонятно Илье. Главный боцман Артем Мухин, худой, невысокого ростика, насквозь просоленный морскими ветрами человечек лет сорока пяти, оказалось, командовал этими людьми — боцманами мачт. От его умения быстро распределить имеющиеся людские резервы многое зависело; иногда и боцмана, выплюнув свисток, подхватывали конец, чтобы помочь растерявшемуся, запутавшемуся в собственных ногах курсанту. Победа в гонке зависела не только от ума и опытности капитана и старпома, стоявших на мостике, но и от силы и сноровки пацанов и всего экипажа парусника.