Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Тихой августовской ночью его старая, пропахшая рыбой лодчонка скользила по водной глади в двадцати милях от острова Лишен. Удача была сегодня на его стороне. Пол-лодки было завалено живым селедочным серебром. И, хотя ночная вылазка пришлась Диню по душе, на его лице, морщинистом и небритом, не было ни йоты удовлетворения; оно оставалось таким же скорбным и печальным, как всегда.

Море всё искрилось под мягкими волнами таинственного лунного света. Мириады звезд безмолвно смотрели на него, одинокого рыбака, затерянного в морской пустыне. Иногда казалось, что по каким-то неведомым законам небо превращалось в море, а море — в черное мерцающее звезд ное небо… И тяжелый, влажный и теплый воздух тут же пере рождался в морскую водицу, а парившая, искристая водная поверхность тяжелой шелковой сизой скатертью, переходящей в черноту по краям горизонта, уползала в небеса.

Вдруг Динь увидел, как на него, будто из белесого тумана, из дурманного сна, откуда-то из небытия, надвигается большой белый корабль. Шел он, несмотря на размеры, почти так же тихо, как и его старая посудина. Лишь слабое шипение разрезаемого форштевнем полотна уснувшего ночного моря можно было услышать чутким ухом. И вот, когда судно подошло совсем близко, Динь понял, что это не мерцающий туман окружает корабль-призрак, а огромные кипенно-белые паруса, поймав ленивый попутный ветерок, движут его величаво по лунному фарватеру погрузившегося в сон моря.

Диме трудно было дышать: рот ему заклеили скотчем, к тому же из носа сочилась кровь. Ноги были связаны, руки тоже — за спиной. Ему хотелось разглядеть мучителей, но мешала глубоко надвинутая вязаная шапочка. Он почти не сомневался, что один голос принадлежал коку Кривому, а вот второй… он слышал этот баритон не раз, и это знакомое, чуть окающее произношение… Что-то не срасталось в его голове, не идентифицировалось с конкретным человеком, как он ни напрягал свои мозги.

Почему-то не было никакого страха; казалось, что вот сейчас, в последний момент, кто-то ударом ноги выбьет дверь — и его спасут. Он задыхался еще и от бессилия, от досады на себя за то, что неосмотрительно повернулся спиной, не бросился первым на них, не закричал, в конце концов. Ведь он всё знал наперед, весь вечер перед этим моделировал ситуацию, и по всему выходило, что он только своим хладнокровием и бесстрашием одержит победу. И ему — нет, не посмертно, — а на плацу морского университета, при всех, прочитают указ и наградят орденом. Молоденькая корреспондентка попросит: «Расскажите, как это было». — «Я прочитал в его глазах испуг и понял, что этот испуг — залог моей победы», — ответит он ей, совсем при этом не рисуясь.

«Куда же он кинется бежать с парусника, когда я почти Джеймс Бонд? — думал он. — Я ему скажу: "Ну вот, пройдемте!" — и не торопясь, конечно, настороже, пойду за ним, сопровождая его в каюту капитана». И эти наверняка дрожавшие руки, и всамделишный испуг в глазах, и эта почти мольба дать ему сигарету… И этот, как ему показалось, дрожащий фальцет: «Отпусти меня…»

Он был готов к победе, а не к поражению. Потом — окрик из темноты. Он рефлекторно повернулся и даже увидел мельком чью-то руку, скорее всего, начпрода, но почему-то не бросился, чтобы рывком обломить — этот прием они много раз отрабатывали с отчимом, — а, наоборот, неожиданно для себя уклонился вправо, считая, что трусливый удар пролетит мимо. Удара оттуда и не последовало вовсе; кто-то резко осадил его прыть, обрушившись на затылок. Это была молния, это была сконцентрированная горная лавина, это было метеоритное попадание в голову. Мозг Димки отключился, он упал как подкошенный. И вот теперь, обнаружив себя на стуле, в каюте, связанного по рукам и ногам, он не думал о трагической раз вязке. Ужасно болела голова, хотелось пить, то и дело перед глазами мелькали вперемежку оранжевые и красные круги. Он попытался трепыхнуться, но руки и ноги были завязаны мастерски. Пробовал сосредоточиться на том, что говорили эти мерзавцы, но никак не мог разобрать, о чем они совещались, совершенно не обращая на него внимания. Звенело в ушах. И еще все время он разгадывал этот дурацкий ребус: кому принадлежал второй голос? Но ответа не находилось. И вот эта петля — кто же второй — затягивала его, он от злости стал сучить ногами, но получил несильный пинок в бедро:

— Сиди уже, тварь!

— Погоди. Скажи, кто еще знает, что ты здесь?

Димка замычал.

— Что? Открой ему рот.

Кто-то с силой рванул скотч, запечатывающий рот. Юноша с жадностью стал хватать воздух, будто рыба, выброшенная на берег, широко щерясь синюшными губами.

— Подонки! Я вас узнал…

— Ну, молодец, парень! Кто еще в курсе? Корреспондент, да? Он тебя послал? Говори! Корреспондент? А может, Ширшова или… Говори!..

— Я скажу… я вам всё скажу! Я шел за соком, холодненьким! А если бы знал раньше, что тут у вас спрятано, обязательно бы доложил, чтобы вы сгнили в тюрьме…

Та же рука бесцеремонно опять залепила ему рот.

— Найди мешок, осталось не больше сорока минут. Его мы не можем оставить…

— Но мы же так не договаривались… — Голос второго звучал нерешительно.

— Это, на самом деле, даже счастливый шанс. Если даже и есть наблюдение, мы это сразу узнаем… я это узнаю. Пропал курсант ночью в море. Никаких следов нет. Но будет следствие… Всё внимание — в эту сторону. Конечно, жалко пацана. Жалко.

Чего он полез? Придурок! Но у нас другого выхода нет. Придет комиссия: будут трепать капитана, Палыча… Нам это на руку. У нас несчастный случай: свалился за борт, смыло волной. Всё! Сконцентрируются на этой проблеме. Я не думаю, что при таком положении вещей кто-то будет сверять декларацию судовых запасов с их наличием в холодильнике.

Второй голос, мягко окая, что-то возражал, но слов было не разобрать. «Где-то я слышал этот говорок», — опять отметил про себя Дима.

Спорящий что-то быстро, скороговоркой выпалил и при этом грязно выругался.

— Ты знаешь, что поставлено на карту. Не хочу тебе напоминать, но… Вспомни, во сколько обошлась операция в медицинской клинике Шиба в Израиле, твоего сына буквально вытащили с того света. Кто тебе помог? Молчишь… За всё надо платить. И потом, от тебя зависит, будет ли твой сын жить замечательно в Германии, или ему и твоим внукам оторвут все причиндалы.

— Ладно! Я понял!

— Тащи живо мешок из подсобки.

«Зачем им мешок?» — вяло соображал Димка Серый. Что-то он помнит про мешок, но что? Как болит голова, просто раскалывается на части… И еще совсем нет возможности дышать.

Мешок, мешок… Пленник опять заерепенился, замычал. Решил, надо выиграть время, дождаться, когда кто-то, наконец, выбьет дверь ногой и спасет его. Обязательно! И это будет Илья, конечно же, Илья! Кто же еще? Он знал, что Илья собирался играть с начпродом в шахматы. Серый от предчувствия удачи даже облегченно засмеялся, но, так как у него был заклеен рот, смех не получился, а из глотки вырвался победный клекот. Да-да! Он, наверное, уже проснулся среди ночи, у него забилось сердце, он почувствовал беду… Илья, где же ты?