Екатерина Барсова - Змей в саду Ватикана [litres]

– Сама пекла, творожные.

– Спасибо.

Паша любил крепко заваренный чай, поэтому напиток ему понравился.

– С чем пожаловали? – спросила хозяйка, когда Павел, выпив полчашки, поставил ее на стол.

– Сейчас вам все покажу.

Из пакета он достал картину, протянул ее Софье Константиновне.

– Хотелось бы узнать, кто художник. Вдруг известный? Или это просто живопись третьего сорта.

Пожилая женщина прищурилась.

– Надо очки надеть, без них вижу плохо…

Она встала и, сняв с полки темно-бордовый очешник, повернулась к нему.

– Ну что вы хотели узнать, Павел? Кто художник? А при каких обстоятельствах вы нашли эту картину? Если, конечно, это не является служебной тайной, как принято говорить на вашем языке.

– Нашли в квартире одной исчезнувшей девушки-художницы.

– Известной?

– Практически нет. Ольга Шифман, знаете ее?

– Никогда о такой не слышала… наверное, из современных. Их сейчас много развелось. Каждый мнит себя художником и как правило – непризнанным гением.

– Да, она наша современница. И должна была участвовать в одной выставке, открытие уже анонсировано, деньги вложены. Но девушка пропала, и мы прилагаем все усилия, чтобы найти ее.

– Теперь понятно… И эту картину вы нашли у нее?

– Да.

– Любопытно… Больше подобных картин у вас нет? Странная манера письма. Напоминает художника девятнадцатого века. Но более подробно я пока ничего сказать не могу.

– Нет. Картин, похожих на эту, мы больше не нашли. Мы обнаружили ее в тайнике, видимо для Шифман она представляла особую ценность. А вот ее работы. – Павел достал планшет и стал показывать картины пропавшей художницы Софье Константиновне. – Потому мы и обратились за разъяснениями к вам. Что это за картина? Как она оказалась у Шифман? Как мне сказала моя коллега Светлана, вы – профессионал.

– Спасибо за комплимент. Я отправлю эту картину на экспертизу к нам в лабораторию. Вам дадут точное заключение о том, когда она сделана, укажут возраст картины. Принадлежит ли это полотно пропавшей художнице. Я имею в виду, она сама писала эту картину или нет. Это можно будет установить не со стопроцентной доказательностью, но все же с высокой степенью вероятности. Потом я уже скажу вам, что и как. Попробуем расшифровать вашего таинственного художника.

– Хорошо. Договорились. – Павел поднялся с места. – Жду тогда вашего звонка.

– Да. Всего доброго.

Софья Константиновна взяла толстую телефонную книжку, выписала оттуда номера и протянула листок Павлу.

– Вот здесь все. Я позвоню вам.

Неожиданно Павлу пришла в голову одна мысль. Он достал из папки фотографию Шифман.

– Вы с ней точно нигде не встречались?

Взяв фотографию в руки, Софья Константиновна воскликнула:

– Да! Помню! Эта молодая девушка приходила ко мне с просьбой установить, кому могла принадлежать картина, которая была у нее. Только она сказала мне другую фамилию. Какую, уже не помню.

Павел чуть было не открыл рот.

– Да! И когда это было? И что за картина? – Вопросы так и сыпались из него.

– Кажется, это было два или три месяца назад. Могу что-то напутать. Нужно посмотреть. Когда она отдавала картину на экспертизу, скажу вам позже. Что за картина? – Софья Константиновна прищурилась. – Это была хорошая подделка под Марию Башкирцеву. Была такая художница с очень интересной судьбой. Она жила во второй половине XIX века…

– Простите, – спросил Павел. – А вы не знаете, случайно, Полянского Арсения Николаевича?

И здесь Павел увидел на лице Софьи Константиновны сложную гамму чувств: от легкого презрения до страха.

– Это человек, который подвизается в нашем художественном мире. Когда-то он был неплохим художником, но потом понял, что своими картинами он денег не заработает, и переключился на преподавание. Одно время, говорят, он занимался коллекционированием картин, потом, опять-таки по слухам, картины продал… У него не однозначная репутация… Ходили разговоры о каких-то темных делах. Но ничего конкретного доказать не удалось. А почему вы о нем спросили?

– Просто так, – ответил Павел.

Еще раз поблагодарив, Рудягин ушел. На улице он набрал телефон Полянского, который ему дала Светлана. Но абонент был «вне зоны доступа». Он еще несколько раз набирал телефон, но было – глухо.

Италия. Наши дни.

– Как там? – Кардинал смотрел на нее с легкой улыбкой, как бы ободряя и призывая не очень-то его бояться.

– Скоро закончу сеанс, – ответила она, наклонив голову.

– Очень хорошо.

– Вы не устали?

– Искусство порой требует от нас усидчивости и дисциплины, тем более когда мы сами являемся его объектом, так, кажется, говорил кто-то из великих…

– Впечатляющие слова.

– В книгах мы черпаем мудрость, которой порой не обладают люди. А у тех, кто посвятил себя Богу, есть другая возможность – приобщаться к Божественным истинам, вступая в прямой диалог с Ним. И нужно быть признательными за эту благодать, явленную Им нам, недостойным грешникам…

Женщина смотрела на полотно перед собой и думала, что портрет не получается, несмотря на все ее старания. И это вызывало в ней вполне понятное чувство досады. Может быть, дело было в том, что она ужасно устала, и каждый раз, когда смотрела на кардинала, ее сковывало напряжение. И с этим она ничего не могла поделать. Это был очень важный и престижный заказ, которого она добивалась давно. Она шла к своему успеху постепенно, шаг за шагом, понимая, что только воля и настойчивость помогут ей подняться на ту высоту, о которой она давно мечтала и грезила… Получить признание не только в художественных кругах, но и в Ватикане.

– Ваше Высокопреосвященство, можете чуть вправо… – попросила она.

– Да. Конечно… – Теперь он смотрел на нее без тени улыбки, как бы изучая.

Она посмотрела и прищурилась. Ракурс вроде бы получается неплохой… Хотя можно было попросить повернуться еще чуть-чуть. Но она невольно робела и не хотела обращаться к позирующему слишком часто, чтобы у кардинала не складывалось впечатление, что она дергает его по пустякам.

Наконец ей удалось войти в рабочее состояние, и время, отпущенное до конца сеанса, пролетело быстро.

– Благодарю вас, – сказала она, отступая назад. – В этот раз все было замечательно.

– Я могу посмотреть?

Она замялась. Показывать не хотелось, она не любила демонстрировать незаконченные работы, но здесь – сдалась. Отказать было неудобно и неприлично.