Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Андрей положил руку на ее ладонь, но девушка зло сбросила ее.

– Хорошо, что вам стоит просто проверить мою правоту? – ласково сказал он. – Если я ошибусь, клянусь своими детьми, я никогда вас не потревожу своими размышлениями. Прошу вас, просто проверьте – и все. Что, если я говорю правду?

Он видел: Мария колебалась. В конце концов здравый смысл и практичность, доставшиеся от отца, победили.

– Ну, хорошо, – согласилась она. – Когда и куда ехать?

– А это зависит от… – Чернецов вздрогнул, увидев, как из отеля выходит знакомая пара.

Игорь бросил взгляд на машину Марии, может быть оценивая, стоит ли просить водителя подвезти их в лес, но потом передумал и быстро пошел к набережной.

Лиза семенила рядом, как наседка.

Майор посмотрел на Марию. Ее била крупная дрожь.

– Поедем за ними, – прошептал он, и девушка не возражала.

Париж, 1903 г.

Брат Каттона оказался низеньким, лысоватым, с кавалерийскими седыми усами и обвисшими щеками бульдога. Он принял Морана очень хорошо, усадил в кресло, сам сел рядом, подставив лысину лучам солнца, отсвечивающего на ее блестящей поверхности, и стал внимательно слушать.

– Похвально, что вы хотите написать статью о моих пациентах. – Хитрые стальные глазки смотрели на Эжена, не отрываясь, и молодому журналисту стало не по себе. – Правда, хоть убей, не пойму, чем они могут заинтересовать наших парижан.

Моран лукаво улыбнулся и положил на стол десятифранковый билет.

Доктор взглянул на него и прищурился.

– Впрочем, я вас понимаю, – заговорил он и подмигнул заговорщически. – Среди них есть весьма любопытные личности. Вот, скажем, художник Элле. Вы бы видели, какие картины он пишет! Если бы не его сумасшедшие припадки, когда ему хочется убить всех вокруг, он достиг бы славы Ван Гога. Кроме того, его родственники утверждали, что Элле к тому же и талантливый ювелир.

Кресло, в котором сидел молодой журналист, скрипнуло.

– Вы говорите, он еще и ювелир? – шепотом спросил Эжен, чувствуя, как намокают подмышки.

Доктор провел рукой по лысине, будто проверяя, достаточно ли она нагрелась, и, решив, что достаточно, вытер ее платком.

– Ну, самому мне не доводилось видеть его работы, – признался он. – Однако у нас с вами нет причины не верить родственникам. Я вам так скажу, молодой человек. Были бы они поумнее, уже бы заработали приличные деньги на его картинах. Однако они оказались трусами, и бедный Элле часто становится пациентом психиатрической клиники.

– Вы дадите мне его адрес? – Эжен подался вперед, побелев от волнения.

Он не ожидал, что брат Ива сразу попадет в точку, найдя нужного ему человека.

– С удовольствием, – откликнулся доктор и, достав белый лист бумаги, что-то черкнул на нем. – Вот, держите. Насколько я знаю, сейчас он чувствует себя достаточно хорошо.

Эжен поблагодарил его, положил на стол еще пять франков и, надев котелок, спешно откланялся. Ему не терпелось начать работу над статьей, которая обещала стать настоящей сенсацией. Элле должен был помочь ему в этом.

Дом художника находился на окраине Парижа, на узкой и грязной улочке, мощенной серым булыжником, и молодой журналист несколько раз чуть не растянулся, когда каблук его ботинка попадал в щель между камнями.

Дверь открыла пожилая консьержка, которая окинула Эжена цепким взглядом с ног до головы и буркнула: «Что вам здесь надо?» По-видимому, эта почтенная дама с видом свирепого пса работала здесь достаточно давно и беспокоилась за благополучие своих жильцов, ставших ей родными. С такими нужно было разговаривать вежливо.

– Мне очень нужен художник Элле. – Моран снял шляпу и раскланялся. – Один приятель посоветовал взглянуть на его картины.

Дама подозрительно посмотрела на него.

– Картины Элле никто не покупает, – процедила она сквозь зубы.

– Потому что считают его сумасшедшим? – с готовностью откликнулся журналист. – Но это их дело, правда? А я хотел бы что-нибудь приобрести. Мне позарез нужно повесить ее в одной из комнат. Кроме того, у меня нет денег на дорогие полотна. Думаю, ни Элле, ни его родственники не запросят дорого.

Он говорил довольно искренне, и консьержка сдалась.

– Ступайте на третий этаж. – Ее голос звучал гораздо любезнее, чем раньше. – Его квартира направо.

Эжен взбежал по высоким ступенькам, как мальчишка, и остановился перед грязной исцарапанной дверью. Ему показалось, что звонок не работал – так оно и было, – и молодой человек постучал.

– Кто там? – спросил мужской приглушенный голос, и журналист пожелал себе удачи.

Пусть художник будет один, пусть сегодня бдительные родственники на время оставят его в покое.

– Вы художник Элле? – поинтересовался Моран любезно.

– Допустим, – отозвались за дверью. – А кто вы?

– Возможный покупатель ваших картин. – Эжен постарался, чтобы его голос звучал как можно убедительнее, и художник распахнул дверь.

– Проходите.

Молодой человек оказался в пыльной, давно не убираемой прихожей. Пыль висела в воздухе, как в карьере, лезла в нос, в глаза, казалось, оседала, как снег, на волосах. Стоявшего перед ним тощего мужчину с длинными волосами, в которых поблескивала седина, с овальным морщинистым лицом и длинным носом (Эжен почему-то вспомнил о Дон Кихоте), видимо, такая обстановка вполне устраивала.

– Вы действительно хотите купить мои картины? – спросил он, впрочем, без всякого изумления. – Тогда пойдем в мастерскую.

Мастерская оказалась захламленной маленькой каморкой, сплошь заставленной мольбертами и полотнами с законченными и незаконченными картинами.

Элле подбоченился и нацепил на нос очки в роговой оправе.

– Что же вас интересует, молодой человек? Пейзажи, натюрморты? Может быть, хорошенькие девушки?

– Пейзажи. – Взгляд Эжена упал на картину, скромно пылившуюся в углу.

Это был законченный пейзаж одного из живописнейших уголков Сены, какие можно увидеть только за городом. Элле удалось четко выписать каждую травинку, каждый цветок. Река, не серо-бурого, как в городе, а приятного голубоватого цвета, спокойно несла свои воды, и на мгновение журналисту показалось, что он слышит шум воды. По безмятежно-голубому небу скользили полупрозрачные облака. Поистине Элле, как хороший художник, смог передать красоту природы, потому что молодому человеку сразу захотелось покинуть надоевший город и уехать.

– Пожалуй, вот этот очень хорош. – Журналист выудил картину и стряхнул с нее пыль. – Сколько бы вы хотели за него?

Элле насупился: