Мария Воронова - Из хорошей семьи

Оперативник собрался поработать в этом направлении, опросить местных жителей, вдруг кто вспомнит номер машины или хотя бы его часть или опишет приметы водителя, но Костенко порекомендовал ему сосредоточиться на чем-то более важном. Доказухи и так море, зачем еще искать какую-то старую тачку? Товарищ писатель сам все расскажет, не сегодня, так завтра. Горьков умер, так и не дав признательные показания, но это еще даже лучше. Дело прекращается в связи со смертью обвиняемого. Вина его не вызывает сомнения, так что изменится, если следствие выяснит, что он возил мальчиков не общественным транспортом, а в допотопном рыдване своей троюродной тетушки? Действительно, оперативников мало, преступников много, поэтому тратить людские ресурсы на шлифование доказательной базы по делу против покойника крайне нерационально. И «Фольксвагеном» тем скорее всего управлял мирный и законопослушный человек, грибник или художник-пейзажист.

Юрий Иванович умом понимал, что это верные рассуждения, но сердце бунтовало. Никак не получалось поверить, что виновник гибели его ребенка мертв и горит в аду. Узнав о смерти Горькова, Юрий Иванович не почувствовал ни облегчения, ни гнева, что тот ускользнул от суда и позора. Ничего.

Когда человек много лет трудится не за страх, а на совесть, то, в какой бы области он ни прилагал свои усилия, у него развивается профессиональная интуиция или чутье. Врач только взглянет на пациента, а в голове уже диагноз, учитель с ходу определит в классе заводилу, отличника и хулигана, искусствовед почувствует, подлинник перед ним или искусная копия. Так было и с Юрием Ивановичем. Как и другие матерые опера, он чувствовал, куда надо смотреть, чтобы изобличить преступника. Разумеется, профессиональный опыт состоит не только из успехов, но и из ошибок, и чем больше работаешь, тем больше понимаешь, что слепо доверять своей интуиции нельзя. Все догадки надо проверять и доказывать, но игнорировать их тоже не стоит.

Когда Юрий Иванович только начал разрабатывать клуб «Алые паруса», Павел Николаевич произвел на него хорошее впечатление. Интуиция старого оперативника молчала, когда он наблюдал, с каким уважением Горьков разбирает наивные детские тексты, не стыдит ребят, не смеется над штампами и ошибками, а каждому повторяет: «Будешь работать с душой, и все у тебя получится».

В те дни Юрий Иванович еще ждал возвращения сына, жил между надеждой и отчаянием, но к работе относился еще добросовестнее, чем обычно. Он был атеист, но почему-то казалось, что, если он найдет другого пропавшего ребенка живым, бог сжалится и вернет ему собственного сына.

Пытаясь выполнить это самим собой поставленное условие, Юрий Иванович был очень внимателен, но не заметил у Горькова ни одного жеста, который можно было бы истолковать как угрозу ребенку.

Павел Николаевич не тяготился вниманием правоохранительных органов, не возмущался в том духе, что менты поганые напридумывали себе черт знает что и теперь мешают сеять в детях разумное, доброе и вечное, но в то же время и не пытался включиться в расследование и сблизиться с оперативниками, как часто делают убийцы. И все-таки у них с Юрием Ивановичем состоялся один серьезный разговор. Оперативник так извелся, что напрямую спросил, не ходил ли его сын в «Алые паруса», Горьков сказал, что такого ребенка не припоминает, но обещал поспрашивать у ребят, а потом они молча покурили, и странное дело, от этой сдержанности Юрию Ивановичу впервые за долгое время полегчало на душе, тогда как от бабьего сочувствия и уверений, что все обязательно будет хорошо, делалось только хуже.

Юрий Иванович отчетливо запомнил, как рядом с Горьковым пришло к нему понимание, что если случится самое страшное, он с этим справится и станет жить дальше. Как сумеет, так и будет.

Долго ему не верилось, что Павел Николаевич – жестокий психопат и убийца. Другие родители не сомневались ни секунды, требовали быстрого суда и расстрельного приговора, а когда Горьков умер в СИЗО, их жажда мести осталась не удовлетворена. За время следствия семьи, сплоченные общей бедой, быстро подружились, собирались вместе, видимо, жаловались друг другу, что Горьков ускользнул от возмездия на тот свет, где его невозможно достать, и в результате братья двух погибших мальчиков объединились, напали на младшего сына Горькова и забили его до смерти. Дело провели тихонечко, не афишируя, дали юным мстителям смешные сроки, да и те условно. Многие сотрудники не то чтобы оправдывали, но извиняли ребят, а вдову Горькова почти никто не жалел, ибо «поделом». Не могла она не замечать, с каким чудовищем живет, если не знала наверняка, то хотя бы догадывалась. Почему не приняла меры? Покрывала муженька-убийцу – так пусть теперь узнает, что такое потерять ребенка.

А Юрий Иванович жалел несчастную женщину, как умел, молился за ее принявшего мученическую смерть сына и думал, что из ребят, которым сошел с рук самосуд, не вырастет ничего хорошего.

Казалось, та часть души, которая отвечает за жажду справедливости, отмерла, и ему было стыдно перед покойным сыном, что не испытывает ненависти к его убийце.

Он без конца перебирал в уме доказательства вины Горькова, убеждал себя, но тут же вспоминал, что его Лешка никогда не посещал клуб «Алые паруса», он ведь не любил читать и особенно писать, а хотел настоящих приключений. Может быть, скрывал от родителей? Но нет, следствие тщательно проверило – Леша в литературном клубе никогда не был, и каким образом попал в руки Горькова, так и осталось загадкой.

Костенко предположил, что писатель заманил подростка обещаниями взять его юнгой на корабль, но Юрий Иванович знал своего сына. При всей живости характера Леша не был ни глуп, ни наивен и не верил обещаниям незнакомых мужиков.

Юрий Иванович терзался сомнениями, пока не столкнулся с поликлинике ГУВД с Вадимом, своим товарищем по секции самбо. Вадим спросил, почему его давно не видно на занятиях, и когда Юрий Иванович рассказал почему, в свою очередь, признался, что женат на родной сестре жены Горькова, то есть они с Павлом Николаевичем были свояки, и через это он едва не вылетел со службы – спасло только то, что они с супругой порвали все отношения с Горьковыми очень давно, пятнадцать лет назад, и с тех пор ничего общего не имели.

Стоило только Юрию Ивановичу заикнуться о своих сомнениях, Вадим успокоил его. Да, Горьков производил впечатление доброго человека, но в действительности это был холодный и мрачный тип, и своим расколом семья обязана именно ему. «Гале еще повезло, что она от него вырвалась ко мне, – заключил Вадим, – иначе сидела бы вместе с мамашей и сестрой, глаза поднять боялась и рот только по команде открывала».