Мария Воронова - Из хорошей семьи

Дочистив, Федор внимательно осмотрел каждую картофелину, чтобы на ней не осталось ни пятнышка, поставил кастрюлю на плиту, но газ включать не стал.

Тут раздался телефонный звонок. Полный нехороших предчувствий, он снял трубку. К счастью, оказался всего лишь Витя Зейда. Этот психиатр и специалист по маньякам хотел что-то рассказать, но Федор соврал, что очень занят.

Завтра наберет с работы, а вообще-то если у Витьки что-то важное, пусть сам звонит, не развалится. Сейчас телефон должен быть свободен.

Только он решил пойти к метро и там ждать жену, как послышался звук открываемого замка. Татьяна вернулась.

– Ну где ты ходишь! – воскликнул Федор.

– Федя, а ты не заметил, что после аварии стал как истеричка? – хмуро спросила жена, скидывая ему на руки пальто.

– Так времени-то уж порядочно прошло.

– Вот именно. А ты все обабиваешься. Обабливаешься. Или как там правильно сказать… Уже вон из фартука моего не вылезаешь.

– Пойду картошку варить, раз такое дело.

Федор зажег газ под кастрюлей, поставил воду для сосисок и вынул из холодильника баночку горчицы.

Хотел еще нарезать длинный темный тепличный огурец с маленьким желтым цветочком на хвостике, но в кухню заглянула жена и попросила его выйти в гостиную. «А то тут едой пахнет, боюсь, опять замутит».

– Ну все, – сказала Таня, дождавшись, пока он сядет в кресло, – теперь я официально беременная.

– А до этого было как?

– До этого мы с врачом думали, что это опухоль, имитирующая беременность. Все-таки лет мне уже…

Федор встал и крепко обнял ее. Жена высвободилась:

– Сядь на место. Сантименты потом, сейчас надо решить, что делать.

– Так а что тут сделаешь?

– Сам знаешь что.

Федор вздохнул:

– Тань, ты извини, что не понял, что ты сомневаешься, но я уже свыкся с мыслью, что у нас будет ребенок.

– Подумай еще, и прямо сейчас, потому что сроки подходят. Оказывается, уже почти три месяца.

– Ого! А ты ничего не замечала?

– Думала, климакс начинается.

– Значит, Климом назовем.

– А если девочка?

– Клементиной.

– Тебе все шуточки. Федя, ты понимаешь, что мы старые? Посчитай, сколько нам будет лет, когда он пойдет в школу? А в институт? Кто-то из нас до этого момента точно не доживет, а может быть, и оба. Кто о нем будет заботиться, если мы умрем? Ленка? Извини, но я и так уже достаточно испортила ей жизнь, чтобы вешать на шею такую обузу!

– Я постараюсь сделать так, чтобы вы ни в чем не нуждались после моей смерти, – быстро сказал Федор, но жена его уже не слушала.

– Только я с Ленкой чуть-чуть сблизилась, только она мне немножко стала доверять, как на тебе! Если я рожу, она опять меня возненавидит!

Федор оторопел:

– С какой стати?

– Увидит, как я нянчу малыша, и скажет, вот с ним ты можешь быть нежной и ласковой, а со мной почему не могла?

– Ну да, логично. Сделать аборт такая ласка, что дальше ехать некуда.

– Подумает еще, что я ее предала.

– Таня, а ты не думаешь, что у Ленки полно своих забот, кроме как выстраивать отношения с матерью? Она тебя, поди, не всякий день и вспоминает. Знает на краю сознания, что есть мама, которая в случае чего примет и поддержит, и этого ей вполне достаточно.

– Хорошо бы так.

– Точно тебе говорю. Может, она нам внука родит еще быстрее, чем ты сына, и плевать ей с высокой колокольни, чем мы тут с тобой занимаемся.

Татьяна села напротив него, и Федор только сейчас заметил, что она не переоделась в домашнее.

– Зря, что ли, Мурзаева пожертвовала тебе весь свой стратегический запас солений? – проворчал он, понимая, что жена права и этот ребенок слишком сильно запоздал появиться на белый свет.

– Но это все было бы еще ничего, – вздохнула Таня, – действительно, если поджаться, пока он маленький, можно накопить ему на студенческую жизнь. Когда бы только материальные проблемы, я б решилась, да что там, не колебалась бы даже. Просто имела бы в виду, что мы не вечны, да и все.

– А что тогда? Врачи опасаются, что тебе тяжело будет носить?

– Да господи! Вот уж чего я точно не боюсь, так это токсикоза. Там надо просто указания врачей соблюдать, и все будет в порядке. Дело в другом: раз мы старые, то у нас большая вероятность родить больного ребенка. Врач прямым текстом отговаривала меня сохранять беременность.

Федор ничего не ответил. К сожалению, это правда, даже в школе на уроках биологии проходят, что дети с болезнью Дауна часто рождаются у матерей старше сорока лет. Лучше не рисковать. Жить как жили и в конце концов убедить себя, что это у Татьяны было что-то вроде простуды. Он ведь совсем немножко готовился к предстоящему отцовству, еще не успел толком обрадоваться и представить, как оно будет. Чуть-чуть сердце дрогнуло, и все. Слава богу, не успел помечтать, потому что знает, что мечты никогда не сбываются. Жизнь научила, большое ей спасибо. Сорок восемь лет – возраст для внуков, а не для детей, и уж точно это не время необдуманных и безответственных решений.

– Что-то горит, – сказала Таня.

Он сорвался в кухню и выключил под картошкой газ, но было поздно. Клубни совершенно обуглились, а дно любимой Таниной эмалированной кастрюльки с вишенками на боку покрылось слоем копоти.

Федор опустился на табуретку и задумался, чем же они с Таней будут ужинать, хотя есть ему совершенно не хотелось, наоборот, от запаха гари замутило.

Он выбросил кастрюльку в мусорное ведро.

В голове было пусто, и клонило в сон. Вот и хорошо, сейчас быстро попьют чаю с бутербродами, и в койку. И забыться до утра, а завтра будет новый день, в котором уже не надо принимать тяжелого решения.

В пачке оставалось совсем чуть-чуть заварки, он высыпал всю в фарфоровый чайник, смял пустую пачку и хотел выбросить, но ведро оказалось полно. С закопченного бока кастрюльки весело подмигивали вишенки, и Федор вдруг с болезненной ясностью вспомнил, что точно такой же рисуночек был у него на дверце шкафчика в детском доме. Абсолютно этот же самый. И нахлынули лавиной мокрые колготки, белый халат нянечки, запах подгоревшего молока, двухэтажные кроватки, заноза в пальце, которую жутко было вытаскивать, платок под шапку, и попробуй не надень, и длинный ряд жестяных раковин в умывальне. И стремительно полетела жизнь, вся вдруг уместившаяся в одну секунду, и вспомнил он наконец ту аварию, в которой едва не погиб.

Он достал кастрюлю обратно, отковырял от дна кое-какие фрагменты бывшей картошки, залил водой, чтобы отмокало, и вернулся в комнату. Таня так и не переоделась, только завернулась в плед и сидела в кресле, поджав ноги.

– Я тогда завтра возьму направление, да? – спросила она глухо.

– Ты знаешь, я наконец понял, почему так и не смог стать убежденным коммунистом, – проговорил Федор.