Карина Хелле - Опасные игры

Девочка любила эту группу, но никогда не понимала, почему эта песня у него ассоциируется с ней. Она была о женщине с обиженным взглядом, отпечатки пальцев которой где-то остались, и мужчине с татуировкой «Сердцеед», искавшем её лицо на всех улицах ненасытного города. Хавьер отвечал – что бы ни случилось, он всегда будет искать её на всех улицах. В то время это казалось девочке романтичным. И теперь в каком-то роде тоже. Но она не знала, как вложить всё это в татуировку. В песне были слова о луне, висевшей вверх ногами, и ей показалось, что это неплохая цитата. Но Хавьер посоветовал выколоть три ноты, услышав которые, она плакала. Ей казалось, она чувствует, как одинок герой песни. Всего три ноты, в которых звучала вся боль потери возлюбленного, поиски которого никогда не приведут к цели. Ей казалось, что эти ноты – словно удары сердца, которые отдаются эхом в тёмном коридоре.

Она выбрала для Хавьера песню Nine Inch Nails «Wish». Мрачную, ритмичную, чуть дёрганую, но одну из самых её любимых. Она не знала, о ком эти таинственные слова, мечта о том, «чтобы мир был полон тобой» – о ней или о Хавьере?

Он решил наколоть на запястье лишь одно слово из этой песни – «мечта». Он сказал, что всегда мечтал встретить такую женщину, и каждый раз, глядя на своё запястье, он будет вспоминать о том, что мечты сбываются.

Но, несмотря на все слова поддержки, девочка боялась. Не только боли, но и того, что татуировка останется с ней навсегда напоминанием о будущем, которого может и не случиться. Сможет ли она много лет спустя смотреть на свою руку и вспоминать, что Хавьер готов был её искать? Сможет ли слышать этот пустой, отчаянный звук?

Хавьер всегда говорил – она навсегда запомнит первый секс и первую татуировку. Он хотел как можно сильнее впечататься в её тело. И в глубине души, гораздо глубже рассудка, глубже, чем любовь, секс, ложь и власть, девочка сохранила в себе чувство, что Хавьер присвоил её себе навсегда.

После долгих отбрыкиваний и уговоров под облаками, нависшими над Оушен-Спрингс, как влажная и властная рука, девочка, как обычно, сдалась. Она не могла отказать Хавьеру. Именно поэтому через год татуировка въелась ей не только под кожу. Она не собиралась влюбляться в Хавьера. Она не понимала даже, как так вышло, как её притянуло к мужчине, совершавшему очень плохие поступки, работавшем на организацию, очень плохо поступившую с ней.

Но когда тебе двадцать, твоё сердце творит что хочет, и при определённом раскладе получает что хочет. Юность и наивность слишком сильно сказались на девочке, теперь называвшей себя Эден Уайт.

Хавьер целовал её руку, смотрел на неё, не отрываясь, пронзительным взглядом жёлто-зелёных глаз, которые её и покорили.

– Я надеюсь, что навсегда останусь частью тебя, Эден, – убеждённо сказал он. – А ты – частью меня. Мир без тебя – как песня без музыки. Никогда не будет целым.

Щёки девушки вспыхнули. Хавьер мог быть очень романтичным и, как ни удивительно, всегда говорил всерьёз. Его жизнь была бурной и полной страстей, и, выполнив заказы Трэвиса – человека, с которым ей ещё предстояло познакомиться, – он с той же страстью отдавался любви. Девочка легко забывала, с кем имеет дело, потому что рядом с ним становилась бесценным бриллиантом, его королевой.

Немногим позже, но уже слишком поздно она увидела змею, готовую выползти из клетки. И это было страшно.

Девочка глубоко вздохнула и, оперевшись на руку Хавьера, вошла в салон. Спустя час они вышли со следами на коже. Её рука, туго перевязанная, сильно кровоточила; песня, выбранная Хавьером, сочилась кровью.

Это стало первым предупреждением.

Сказать, что мне было больно, значило бы ничего не сказать; боль была такая, что мне пришлось чем-то зажать рот. Полотенце, казалось, сжевала непослушная собака, но это было лучше, чем визжать – хотя несколько раз я не сдержалась.

Всё это время я смотрела в окно, представляя, будто парю над шумной толпой у бассейна. Иногда бросала взгляд на Кэмдена, полностью погружённого в работу. Он был похож на скульптора, отсекающего уродство, создающего красоту. То, что напоминало голую ветку, растущую от ступни, понемногу стало пышно цветущей вишней. Линии, пересекавшие друг друга, Кэмден превратил в узлы побегов, мою мёртвую кожу покрыл живыми цветами.

Когда он закончил, вытер пот со лба и стянул перчатки, я готова была расплакаться. Не только потому что боль наконец закончилась, но и потому что моя душевная боль обратилась в нечто потрясающее. Впервые в жизни я смотрела на свою ногу без отвращения, злости и стыда. Я чувствовала радость и гордость. И, хотела я это признавать или нет, я чувствовала благодарность.

Кэмден…

Я не могла подобрать слова. Я смотрела на него, повторяя только «Спасибо».

– Пожалуйста, Элли, – ответил он. – И тебе спасибо. Теперь ты сможешь увидеть то, что я видел всегда.

Моё горло сжалось, я сглотнула. Заметив это, он поднялся, принёс мне стакан воды из ванной. Я залпом выпила его и всё же была бессильна произнести хоть слово.

– Ну что, закончила восхищаться моей работой? – спросил он, подмигнув. По правде сказать, я и не думала, что буду настолько восхищена. Розовые лепестки вишни были такими пышными, яркими, живыми, будто моя нога и впрямь была цветущим деревом. – Теперь я тебя перевяжу.

Я кивнула и тут же вздрогнула, потому что он начал оборачивать мою ногу бинтами. Он работал быстро и бережно, обращаясь со мной как с величайшей ценностью. Было что-то трогательное в том, что он так обо мне заботится. Я не хотела говорить ему, что справлюсь и сама, – мне было приятно, что это делает он. Мне нужны были его прикосновения, его внимание. Всё это.

Закончив, он велел мне лежать смирно. Солнце уже садилось, небо Вегаса над блестящими зданиями становилось коралловым. Кэмден считал, что, если я весь вечер намерена ходить, сейчас ноге надо отдохнуть. Когда он уложил её на подушку, я спросила:

– А как быть с одеждой? Мне нужна красивая одежда и обувь, а времени у нас мало.

Посмотрев на меня, он улыбнулся во весь рот.

– Об этом позабочусь я.

Пфф. Как будто я позволю подбирать мне одежду.

Крепко сжав большой палец моей ноги, Кэмден рассмеялся.

– Подумаешь, выбрал тебе леопардовые легинсы, ты уж и решила, что у меня нет вкуса. Доверься мне! Твой размер я знаю. И чувствую.

Его прикосновения наполняли всё моё тело теплом. Я старалась не думать об этом, как и о том, что лежу перед ним в кровати, раздетая до белья, раздвинув ноги.

– И обуви тоже?

Наклонившись, он поднял с пола мой ботинок, посмотрел на подошву.

– Восьмой.

– Только я ненавижу высокие каблуки. Не могу на них ходить.

– Ладно, не куплю тебе высокие каблуки.