Александр Горский - Не наше дело

— Мое почтение, Фрея, — вежливо поздоровался он с дочерью вождя, — твой отец крайне озабочен твоим внезапным отъездом и настоятельно просит тебя как можно скорее вернуться в город.

Не говоря ни слова в ответ, Фрея направилась к своему квадроциклу. Да, это был уже ее квадроцикл.

— Ты доедешь сама? — попытался я проявить заботу.

— Догоняйте! — Взревев мотором, красный квадроцикл устремился вниз по склону.

Мы с Зиверсом довольно долго смотрели ей вслед, ожидая, что она перевернется на первом же повороте.

— Эдди, — Зиверс не пытался скрыть своего недовольства, — мне кажется, я рассказывал о правилах нахождения в красной зоне.

— А это красная? — Я попытался изобразить удивление.

— Несомненно, как несомненно и то, что вы это прекрасно знаете.

— Да? А с виду зеленая, вон елочки кругом.

— Это сосны, — поправил меня Зиверс.

— Ну вот, сосны, даже вы это видите. Что плохого в том, чтобы полюбоваться местной природой?

Зиверс хмыкнул:

— Не знаю, какими красотами вы больше любовались, Эдди, но вызывать гнев местного правителя — это неразумно. Садитесь, я отвезу вас на базу. Кстати, я не понял, вы что, подарили дочери конунга квадроцикл?

— Я не понял, ты что, подарил этой красотке наш квадроцикл? — Гартман, раскрасневшись от возмущения, метался по моей маленькой комнате, еле вмещающей одновременно и его огромный живот, и столь же огромное возмущение.

— Не заводитесь, профессор, у нас есть еще один, — пытался я вяло защищаться, — мы можем им пользоваться по очереди.

— Черта с два. — Профессор совершенно не интеллигентным стремительным жестом сунул мне под нос фигу. — Чтобы в один прекрасный день ты его подарил еще какой-нибудь девице с затянутой в кожаные штаны попой.

— Ага, значит, на попу ее вы все же засматривались, — уличил я Гартмана, — и как вам?

— Дать бы тебе по шее, — мечтательно протянул профессор.

— Вы же потомственный интеллигент, Юрий Иосифович, — на всякий случай я отодвинулся от Гартмана, насколько это позволяли размеры кровати, на которую я забрался с ногами, — откуда у вас такие мысли?

— Из детства, Эдик, все мысли у нас из детства. Во взрослом возрасте человек не генерирует новые мысли, все, что он умеет, — это хорошо формулировать то, что знал уже давно.

— Да неужели? Вот мне так не кажется.

— Это потому, Эдик, что ты еще ребенок.

— Мне двадцать шесть.

— Вот именно, — профессор похлопал меня по коленке, и мне показалось, что в ноге что-то хрустнуло, хотя, возможно, это скрипнула кровать, — современный мужчина остается ребенком минимум до тридцати лет, а многие даже дольше. Инфантилизм — это мировой тренд. Зато какой простор для творческой мысли.

— Мне кажется, вы не рады за современных мужчин. Завидуете?

Гартман опустился на кровать рядом со мной. Я физически почувствовал, как задрожали от напряжения железные ножки.

— Наверное, завидую, — он с грустью посмотрел на меня, — мое детство кончилось раньше, вместе с призывом в армию.

— Вы еще и в армии послужить успели, — я искренне удивился, — неужели вступительные завалили?

— Если бы, — вздохнул Юрий Иосифович, — я до них не добрался.

— Это как так? — заинтересовался я. — Расскажите, а я вас коньячком угощу.

— Хороший коньяк? — оживился Гартман.

— «Камю», папе нравится.

Я полез под кровать, где в одном из чемоданов хранились мои запасы алкоголя. Точнее, часть запасов. Остальное было в контейнере на берегу.

— Франция, значит, — вздохнул Гартман, — ну доставай. Хотя я больше армянский люблю, он дешевле.

— Железная логика, — я наконец вынырнул из-под кровати, — а чего тогда не дагестанский?

— Умение находить баланс отличает умудренного годами и опытом профессора от нищего студента, который готов пить все подряд, — прокомментировал Гартман.

— Ну, ваше здоровье. — Я протянул ему наполненный наполовину бокал. — Рассказывайте, как вас в армию занесло.

Гартман не спеша поводил носом, вдыхая аромат коньяка, отпил из своего бокала и, смачно при чмокнув губами от удовольствия, нагло заявил:

— Так себе коньяк, но можешь еще налить.

Я поборол в себе желание выплеснуть остатки коньяка ему на голову и вновь открыл бутылку.

— Так вот, юноша, я родился и вырос на Земле обетованной.

— Всегда чуял, что вы не наш человек.

— Заткнись, Эдик, — Гартман показал мне огромный кулак, — родившийся в России еврей везде не наш человек. Тут он не русский, а там он не местный. Неразрешимое противоречие бытия. Вообще, удивительный народ евреи, вроде неглупые люди, но место обитания всегда выбирали — хуже некуда.

— Ну да, столько лет искать именно тот клочок пустыни, на котором нет нефти, — это в актив не запишешь.

— Есть еще одно место, которое совершенно не пригодно для жизни, во всяком случае, для жизни уважающего себя еврея.

— Это где это, Эмираты?

— Еврейская автономная область. Слышал про такую?

— Где-то под Одессой? Угадал?

— Почти, это где-то на Дальнем Востоке, на границе с Китаем. Кстати, там тоже нет нефти.

— Ох, ничего себе вас занесло.

— Вот и я так думал все детство. Поэтому, когда школа близилась к завершению, вариант был один — лететь в Ленинград и поступать в институт там.

— А почему не Москва?

— Я был хотя и крупным мальчиком, но скромным ребенком. Столица меня пугала. Мы жили в рабочем поселке примерно посредине между Биробиджаном и Хабаровском. Так вот, билет на самолет из Хабаровска в Ленинград стоил больше ста рублей. Деньги немалые. Летом билеты всегда хорошо раскупались, брать надо было заранее. У моей мамы подружка работала в Хабаровске в кассе Аэрофлота. И вот когда мы уже собрались покупать билет, она сказала моей маме по секрету, что вот-вот выйдет распоряжение о снижении цен на билеты с Дальнего Востока до Москвы и Ленинграда. Подружка даже точно знала, на сколько рублей снизят цену. На три рубля пятьдесят копеек. Тогда ведь цены по приказу определялись, и могло быть что угодно. Забота партии о своем народе принимала порой интересные формы. Сейчас в принципе так же.

— Не отвлекайтесь, Юрий Иосифович, — попросил я.

— А ты не жадничай с коньяком. — Профессор сунул мне в руку пустой бокал. — Мы с мамой решили ждать. Мы ждали неделю, потом еще одну. Потом наконец вышел приказ.

Я протянул Гартману наполненный до краев бокал. Он одобрительно кивнул.

— Вышел приказ, по которому цены на перелет в Ленинград подняли на два рубля. Подняли, Эдик!

— Не повезло. — Я пытался изобразить сочувствие, хотя мозг отказывался воспринять разницу в два рубля как изменение цены.

— Еще как не повезло, — подтвердил профессор, — только невезение было вовсе даже не в цене. Невезение было в том, что билетов на нужные даты купить уже было невозможно. Все билеты были проданы.