Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

Моррис, размышляла Робин на пути к метро, на самом деле недоброжелательно относится к женщинам. Его к ним влечет, но это, конечно, совершенно другая история: Робин, на всю жизнь отмеченная неистребимой памятью о мужчине в маске гориллы, знала лучше других, что влечение и доброжелательность – вещи совершенно разные, а подчас взаимоисключающие. Моррис постоянно себя выдавал – и не только тем, что в каждом деловом разговоре принижал Робин, но и тем, что постоянно называл Миссис Смит «богатой сучкой», приписывал корыстные или провокационные мотивы каждой женщине, за которой устанавливалось наблюдение, а теперь еще и нескрываемым отвращением в отзыве о Мутном Риччи, который на старости лет вынужден прозябать в окружении «теток»: «Не дай бог до такого дожить…» Робин прошла еще несколько шагов и внезапно остановилась как вкопанная, чем заслужила вопросительный взгляд инспектора дорожного движения. Слова Морриса навели ее на одну мысль, а если точнее – эта мысль пробилась на передний край ее сознания, хотя давно сидела в подкорке и ждала признания.

Отойдя в сторону, чтобы не стоять на пути у прохожих, Робин достала телефон и проверила список парафилий, который просматривала в связи с «синдромом Спящей красавицы».

Аутонефиофилия.

– О господи, – пробормотала Робин. – Вот же оно. Почти наверняка.

Робин позвонила Страйку, но его номер был переключен на голосовую почту; вне всякого сомнения, он был уже в метро и направлялся в «Стаффорд». После секундного раздумья она позвонила Барклаю.

– Алло? – отозвался шотландец.

– Ты все еще у дома Элинор Дин?

– Ага.

– У нее сейчас кто-нибудь есть?

– Нету.

– Сэм, я, кажется, знаю, чем она ублажает своих гостей.

– Что?

Робин ему рассказала. Ответом ей было продолжительное молчание. Наконец Барклай выдавил:

– Ты рехнулась, Робин.

– Возможно, – сказала Робин, – но единственный способ проверить – это постучаться к ней в дом и спросить, сделает ли она это для тебя. Сказать, что тебе рекомендовал ее БЖ.

– Сейчас, только шнурки поглажу! – возмутился Барклай. – А Страйк знает, на что ты меня толкаешь?

– Сэм, у нас осталась неделя – после этого клиент разорвет контракт. А что такого? В худшем случае она пойдет в отказ. Другой возможности у нас не будет.

Барклай тяжко закряхтел.

– Ладно уж, но, если накосячила, отвечать будешь сама.

Робин поспешила дальше, к станции метро, по пути перепроверяя свою догадку. Разозлится ли Страйк, что она по наитию отправила Барклая к Элинор Дин? Но через неделю клиент прекращает финансирование, так что терять, собственно, нечего, правда?

Был субботний вечер, и Робин, спустившись на переполненную платформу, обнаружила, что поезд только что ушел. Потратив время на ожидание следующего, она вышла на станции «Грин-парк» без всяких шансов оказаться в «Американском баре» заблаговременно, чтобы перекинуться парой слов со Страйком до прихода Оукдена. Хуже того: спеша по Сент-Джеймс-стрит, она увидела – с ощущением дежавю – большую, направляемую полицией толпу, блокирующую створ улицы. Когда Робин замедлила шаг, прикидывая, как бы пробиться к «Стаффорду» через плотную людскую массу, ее обогнали папарацци, осаждающие кортеж из черных «мерседесов». Пока Робин смотрела, как они прижимают к окнам автомобилей свои объективы, до нее дошло, что находящаяся на удалении толпа дружно скандирует: «Джон-ни! Джон-ни!» Через окно одной из направляющихся к месту действия машин Робин углядела женщину в парике образца Марии-Антуанетты. Только когда ее чуть не сбила с ног бегущая пара охотников за автографами, оба с постерами Deadbeats , Робин с трепетным волнением поняла, что Джонни, чье имя скандировала толпа, – это отец Страйка.

– Зараза! – вырвалось у нее; резко развернувшись, она заспешила обратно по улице, на ходу доставая из кармана мобильник.

По ее сведениям, в отель «Стаффорд» был другой вход – через Грин-парк. Мало того что она опаздывала, ее к тому же посетило жуткое подозрение. Почему Оукден так настаивал на том, чтобы встретиться именно в этот вечер? И почему встреча была назначена именно в этом баре, так близко к месту чествования отца Страйка? Знал ли Страйк, что происходит совсем рядом и чем это чревато?

Она набрала его номер, но Страйк не снял трубку. Не замедляя хода, Робин стала печатать:

Корморан, возможно, ты не знаешь, но буквально за углом проходит тусовка Джонни Рокби. Не исключаю, что Оукден готовит тебе подставу.

Поскольку опоздание составляло уже пять минут, Робин перешла на бег трусцой и тут же поняла, что впервые за годы общения со Страйком упомянула отцовство Рокби. Добежав до Грин-парка, она издалека увидела, что у черного хода дежурит полисмен, который вместе с двумя швейцарами в шляпах-котелках вежливо, но настойчиво разворачивает двух репортеров с профессиональными фотокамерами.

– Не сюда, извините, – говорил полисмен. – Сегодня здесь закрыто. Если вам в отель, пройдите к главному входу.

– Что тут творится? – требовательно спросил мужчина в костюме, держащий за руку красивую азиатку в китайском платье с высоким воротом. – У нас забронирован столик на ужин! Почему нам не дают пройти?

– Извините, пожалуйста, сэр, но в «Спенсер-Хаусе» проводится мероприятие, – объяснил швейцар, – и полиция требует, чтобы мы никому не разрешали таким образом срезать путь.

Двое репортеров с камерами выругались, развернулись и затрусили в обратную сторону, откуда только что прибежала Робин. Когда они проходили мимо нее, она опустила голову, радуясь, что надела ненужные очки, поскольку пару лет назад во время одного судебного процесса ее фотография появилась в СМИ. Это смахивало на паранойю, но Робин опасалась, что газетчики рвутся в «Стаффорд» не для того, чтобы срезать путь к Рокби, а для того, чтобы подобраться к не желающему его знать сыну.

После ухода репортеров швейцар пропустил женщину в китайском платье и ее спутника, а затем, окинув наметанным взглядом Робин и, очевидно, поняв, что перед ним не журналистка, позволил пройти через ворота во внутренний двор, где под уличными обогревателями курили хорошо одетые посетители бара. Посмотрев на свой мобильный и не увидев ответа от Страйка, она устремилась вверх по лестнице, ведущей в «Американский бар».

Это было удобное элегантное помещение, оформленное темным деревом и кожей; с потолка свисали вымпелы и бейсболки многих американских штатов и университетов. У стойки Робин сразу заметила одетого в костюм Страйка, чье угрюмое лицо подсвечивалось бликами от многочисленных бутылок.

– Корморан, я только…

– Если ты хочешь сказать, что поблизости находится мой отец, – сухо заметил Страйк, – то я в курсе. Пусть этот мудила не думает, что мне ума не хватило раскусить его подлянку.