Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

– Врачом вашей бабушки была Марго Бамборо, правильно?

– Понятия не имею, – сказал Оукден.

– Вы вспомнили каждое слово, сказанное вашей матерью о Стиве Даутвейте, вплоть до того, как он заигрывал с девушками в регистратуре и уходил в последний раз из амбулатории чуть не рыдая, но не можете припомнить, как упала с лестницы и убилась насмерть ваша родная бабушка?

– Это случилось без меня, – объяснил Оукден. – Я был у приятеля. Возвращаюсь домой – и вижу «скорую».

– Значит, дома была только ваша мать?

– Какое, черт возьми, это имеет отношение к…

– Как зовут приятеля, у которого вы гостили? – Страйк в первый раз взялся за блокнот.

– Что вы делаете? – всполошился Оукден, попытался рассмеяться и уронил на тарелку последний кусок сэндвича. – Только голову мне морочите.

– Вы не хотите называть его имя?

– Да с какой стати… Он – мой одноклассник…

– Очень кстати для вас с матерью, что Мод навернулась с лестницы, – заметил Страйк. – По моим сведениям, в ее состоянии вообще не следовало спускаться по ступеням в одиночку. Зато вы получили в наследство дом, правильно?

Оукден стал очень медленно качать головой, как будто поражаясь внезапной глупости Корморана Страйка.

– Вы серьезно? Пытаетесь меня… надо же… Ну и ну!

– Значит, не назовете мне имя своего школьного товарища?

– Надо же! – повторил Оукден, силясь рассмеяться. – Вы рассчитываете, что сможете…

– …шепнуть заинтересованным журналистам, что ваш длительный опыт разорения старушек начался с жесткого пинка в спину родной бабули? Да, не вижу препятствий.

– Эй, ты полегче…

– Я знаю, ты думаешь, что сегодня организовал для меня подставу, – сказал, наклоняясь к нему, Страйк. Его язык тела выражал прямую угрозу, и краем глаза Робин заметила, как настороженно смотрят в их сторону брюнетка в китайском платье и ее спутник, только-только успевшие поднести к губам бокалы. – Но в полиции до сих пор хранится переданная туда в восемьдесят пятом году записка, где говорится, что копать надо под крестом Святого Иоанна. С того времени методики исследования ДНК сильно продвинулись. Думаю, они позволят с высокой степенью достоверности определить, кому принадлежит слюна под клапаном конверта.

У Оукдена опять дрогнуло веко.

– Ты надумал слегка всколыхнуть интерес прессы к делу Бамборо, чтобы люди вспомнили о твоей дерьмовой книжонке?

– Я никогда…

– Предупреждаю. Только попробуй распустить сплетни обо мне, о моем отце или о нынешнем расследовании дела Бамборо – и я позабочусь, чтобы тебя взяли за жабры по поводу той записки. А при необходимости подключу все свое агентство, и мы переворошим каждый миг твоей сраной жизни, пока не накопаем достаточно на тюремный срок. Я понятно излагаю?

Оукден на мгновение опешил, но быстро пришел в себя. Ему даже удалось хохотнуть.

– Буду писать, о чем захочу, и ты меня не остановишь. У нас свобода…

– Я тебя предупредил, – чуть громче сказал Страйк – А за свою булку с убоиной заплатишь сам.

Страйк поднялся из-за стола; растерявшаяся Робин поспешно схватила свой плащ и тоже встала.

– Корморан, давай пройдем через черный ход, – заговорила она, вспомнив о двух папарацци, притаившихся у фасада, но детективы не сделали и пары шагов, как позади раздался крик Оукдена:

– Думаешь, я испугался твоего паршивого агентства? Да из тебя сыщик, как из дерьма пуля!

Теперь почти все, находившиеся в пределах слышимости, повернули к ним головы. Оглянувшись, Робин увидела, что Оукден тоже вышел из-за стола: он остановился посреди бара как вкопанный, с явным намерением устроить сцену.

– Страйк, пожалуйста, давай уйдем.

У Робин возникло предчувствие беды. Оукден определенно намеревался вынести из этой встречи кое-что на продажу или по меньшей мере рассказец о том, как он оказался на высоте положения. Но Страйк уже повернулся к нему спиной.

– Ты, ё-моё, даже не знал, что твой отец устраивает тут рядом прием, – громко сказал Оукден, указывая в сторону «Спенсер-Хауса». – Не собираешься заглянуть и поблагодарить его за то, что он трахнул твою мать на куче кресел-мешков в присутствии полусотни ротозеев?

Робин увидела, как перед ней в замедленном движении разворачивается самое худшее: Страйк бросился на Оукдена. Она повисла на его руке, занесенной для удара, но было слишком поздно: локоть Страйка заехал ей в лоб, расколотив надвое маскировочные очки. Перед глазами Робин поплыли темные пятна, и последнее, что она запомнила, – это свое падение навзничь.

Ее неудачная попытка вмешаться дала мошеннику выигрыш в несколько секунд: он уклонился и вместо сильнейшего удара, который мог бы послать его в нокаут, получил только легкую скользящую оплеуху. А взъяренный Страйк, который вряд ли заметил, как некто удерживает его руку, осознал происшедшее, лишь когда увидел, что солидная публика повскакала с мест и смотрит куда-то ему за спину. Обернувшись, он увидел, что на полу лежит Робин и прижимает к лицу ладони, а из носа у нее струйкой течет кровь.

– Дьявольщина! – взревел Страйк.

Из-за стойки выбежал молодой бармен. Оукден верещал что-то про нападение. Все еще с небольшим головокружением, со слезами боли, хлынувшими из глаз, униженная до предела, Робин поднялась на ноги с помощью четы седовласых, богатых с виду американцев, которые суетились и требовали вызвать врача.

– Я совершенно нормально себя чувствую, – услышала она свой голос.

Вся сила удара Страйка пришлась ей между бровями, но она лишь тогда поняла, что у нее из носа течет кровь, когда красные брызги упали на белую крахмальную манишку доброго американца.

– Робин, черт… – бормотал Страйк.

– Сэр, мне придется…

– Да, мы уже совсем уходим, – до нелепости любезно объясняла она бармену, вытирая слезы и пытаясь остановить кровотечение из носа. – Мне просто надо… о, спасибо огромное, – сказала она американке, которая подала ей плащ.

– Вызовите полицию! – орал Оукден: благодаря вмешательству Робин он не получил ни единой царапины. – Кто-нибудь, вызовите полицию!

– Я не буду выдвигать обвинений, – говорила Робин, не обращаясь ни к кому в отдельности…

– Робин… мне так…

Вся в крови, Робин схватила Страйка за рукав и прошептала:

– Уходим немедленно.

Когда под взглядами всех посетителей они выходили из притихшего бара, Робин наступила на стекло своих очков.