Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

– В моих глазах вы, бесспорно, здравомыслящий человек, – сказал Страйк.

– Спасибо. – Крид даже разрумянился. – А ты, похоже, неглуп. Я, собственно, так и думал. Потому и согласился на эту беседу.

– Но тем не менее вы до сих пор сидите на таблетках…

– Знаю я их таблетки; пичкают меня лошадиными дозами. Я бы сам себе получше назначения сделал, чем тутошние эскулапы.

– Откуда у вас такие познания? – осведомился Страйк.

– Это же очевидно, ничего сложного, – ответил Крид с величественным жестом. – Я использовал себя как подопытного кролика, чтобы самостоятельно разработать серию формализованных тестов. Насколько хорошо я мог двигаться и говорить при дозе в двадцать миллиграмм, тридцать миллиграмм… учитывал дезориентацию, сонливость, разницу побочных эффектов…

– Какие именно препараты? – поинтересовался Страйк.

– Амобарбитал, пентобарбитал, фенобарбитал, – отбарабанил Крид названия барбитуратов, которые были в ходу в начале семидесятых годов и теперь в основном уступили место другим лекарствам.

– На улице легко было их купить?

– На улице я редко покупал, у меня были другие каналы, которые не афишировались.

И Крид завел путаную речь, которая не тянула даже на рассказ, поскольку изложение было бессвязным, с таинственными намеками и туманными аллюзиями, но суть вроде бы сводилась к тому, что в шестидесятые – семидесятые годы он общался со множеством непоименованных, но влиятельных лиц и что неиссякаемый поток рецептурных препаратов был лишь дополнительным бонусом не то от гангстеров, на которых он работал, не то от служителей закона, по поручению которых он следил за гангстерами. А завербовали его якобы спецслужбы, и ему приходилось летать в Америку (что, впрочем, ничем не подтверждалось), общаться с наркоманами из числа политиков и знаменитостей, а также сталкиваться с опасным желанием людей из всех слоев общества одурманивать свой ум, дабы хоть как-то свыкнуться с жестокими реалиями этого мира: такие искушения и тенденции Деннис Крид не приветствовал и всегда отвергал.

Страйк заключил, что эти фейковые воспоминания продиктованы ненасытным желанием повысить свой авторитет. Безусловно, десятки лет скитания по тюрьмам и психушкам заставили Крида понять, что изнасилования и пытки почти так же презираемы в той среде, как и на воле. Сам он, возможно, раз за разом получал сексуальное удовлетворение, когда вновь проживал свои зверства, но у слушателей они вызывали только презрение. Без этой выдуманной карьеры полушпиона-полугангстера человек с ай-кью порядка ста сорока баллов оставался курьером в химчистке, извращенцем и клиентом уличных драгдилеров, которые его использовали, а потом выбросили за ненадобностью.

– …видал, как меня охраняли на суде? Были задействованы и другие силы, но о них рассказывать не могу…

Когда Крида доставляли в зал суда и обратно, весь путь его следования был оцеплен полицией, а иначе он был бы попросту растерзан негодующими толпами. Все подробности устройства его пыточной камеры стали известны: следственная бригада нашла утюги и электрические щипцы для завивки, кляпы и хлысты, фотографии жертв, как живых, так и мертвых, сделанные им самим, а также разлагающиеся руки и голова Андреа Хутон в раковине ванной комнаты. Но автообраз, нарисованный Кридом, выставлял убийство как случайный аппендикс куда более престижной криминальной жизни, как некое хобби, которое почему-то до сих пор муссировалось общественностью, хотя он, Крид, мог поведать людям еще много интересного и достойного восхищения.

– …потому что им нравится исходить слюной над мелкой грязишкой, которая их возбуждает и дает выход запретным желаниям, – говорил Крид. – А я, можно сказать, был для них доктором и наверняка мог бы получить профессию врача.

(Он облил растительным маслом голову официантки Веры Кенни, поджег ее волосы и сфотографировал этот живой факел с кляпом во рту. Он вырезал язык у безработной Гейл Райтмен. Он убил парикмахершу Сьюзен Майер, растоптав ей голову.)

– А передозом никого не убили? – спросил Страйк.

– Здесь требуется немалое искусство, чтобы их дезориентировать, но в то же время удерживать на ногах. Каждый дурак может затолкать смертельную дозу в чужую глотку. А вот в первом случае требуются знания и опыт. Они и помогли мне понять, что в этой психушке меня пичкают повышенными дозами: я же разбираюсь в побочных эффектах.

– А что вы давали женщинам у себя в подвале?

– С того момента, как женщина оказывалась у меня дома, я ни под каким видом не давал ей наркотики. У меня были другие способы заставить ее молчать.

Крид зашил рот Андреа Хутон, пока та была еще жива: следы ниток сохранились на разлагающейся голове.

Психиатр посмотрел на часы.

– А если женщина уже была пьяна? – спросил Страйк. – Взять хотя бы Гейл Райтмен: вы увезли ее из бара, так? Разве там не было риска передоза, если вы дали ей наркотик в дополнение к алкоголю?

– Резонный вопрос, – ответил Крид, впиваясь в Страйка своими огромными зрачками. – Мне обычно удается определить с точностью до одной порции, что пила женщина. Гейл сидела одна, в мрачности. Какой-то парень ее кинул…

Крид ограничивался известными фактами, так и не выдав ни одного секрета. В этих зверствах он признался еще в ходе судебных заседаний, где со смаком излагал факты, наблюдая за реакцией родственников своих жертв. Спрятанные под половицами фотографии Гейл и Андреа, Сьюзен и Веры, Норин, Джеки и Джеральдины, связанных, обугленных, заколотых ножом, живых и покалеченных, а также их обезображенных и подчас обезглавленных трупов в непристойных, порнографических позах обрекли его на пожизненное еще до того, как он открыл рот, но Крид сам настоял на полноценном судебном разбирательстве и признал себя виновным в преступлениях, совершенных на почве невменяемости.

– …парик, мазок губной помады… они считают, что ты безобидный, просто со странностями… возможно, гей. Поговорить с ней пару минут в темном уголке. Изобразить заботу и сочувствие… В стакан ей – чуток нембутала… самую малость, – объяснял Страйк, показывая дрожащими пальцами ничтожное количество. – Нембутал с алкоголем – потенциально опасная смесь, если ты в этом не специалист, но я-то знал, что делаю, будь уверен. Скажешь ей: «Ну, мне пора, дорогуша, а ты будь осторожна». Это «Будь осторожна!» всегда работало. – Крид заговорил писклявым голосом, передразнивая Гейл: – «Ой, не уходи, давай выпьем!» – «Нет, дорогуша, меня уже в сон клонит». Тем самым ты показываешь, что не представляешь угрозы. Делаешь вид, будто хочешь уйти, а то и в самом деле уходишь. Потом она сама тебя окликает или же минут через десять на тебя натыкается – самочувствие-то паршивое, расслабляется, потому как ты приличный человек, не опасный… Все это было описано в моей книге – все способы съема. Поучительно для женщин, которые не хотят попасть в беду: пусть бы почитали, как действует опытный киллер, однако власти наложили запрет на публикацию. Отсюда вопрос: значит, им выгодно, чтобы этих потаскушек отлавливали прямо на улицах? Весьма вероятно. Зачем вообще существуют люди, подобные мне, Корморан? Почему эволюция такое допускает? Да потому, что человеческая популяция настолько высокоразвита, что проредить ее можно только изнутри, путем внутривидового хищничества. Уничтожая слабаков и моральных уродов. Ведь хорошо же, что оскотинившиеся выпивохи не произведут потомства. Это факт, голый факт, – разглагольствовал Деннис Крид. – Опускаю стекло. «Тебя подвезти, милая?» А она уже на ногах не стоит. Рада-радешенька, что меня увидела. Залезает в фургон, все путем, благодарна, что может сесть… Когда Гейл уже обреталась у меня в подвале, я ей не раз говорил: «Что ж ты тогда в уборную не сходила, сучка грязная? Готов поспорить, ты на улицах писаешь. Грязная – грязная и есть…» А что это ты вдруг наркотой заинтересовался?