Мария Воронова - Второй ошибки не будет

Теперь улыбнулась и Ирина.

– Но Таня говорит, что мальчик вроде хороший, – поспешил уверить ее Макаров.

– Да все они хорошие в семнадцать-то лет, – фыркнула Ирина, – да… тут не угадаешь…

– В жизни мало где угадаешь вообще.

Макаров поднес чашку к губам, и Ирина обратила внимание, какие у него красивые руки. Крупные, с худыми длинными пальцами, на безымянном правой руки – обручальное кольцо. Наверное, жена простила измену. Или нет, просто убрала ее в самый дальний уголок своего сердца, как хранят старые, но добротные вещи. Вроде бы знаешь, что носить точно больше не будешь, но вдруг пригодится. И копится, копится всякий хлам, и наступает момент, когда ты разом, не глядя, выносишь весь его на помойку, и немедленно в доме становится чище и легче дышать.

А смогла бы она простить измену Кирилла? Страшно думать об этом, но, наверное, когда проживешь двадцать лет в браке, на многие вещи смотришь иначе и начинаешь понимать, что есть разница, когда человек оступился и когда он на тебя наступил, и в первом случае надо его поддержать и только во втором – сбросить.

Субботнее утро раньше было любимым временем за всю неделю. Спать до одиннадцати, потом еще долго нежиться в постели, предвкушая воскресное безделье… Теперь странно подумать, что мне это нравилось. Я вскакиваю в восемь, азартно прокручиваю в уме список дел, сомневаюсь, успею ли за выходные, но все равно хочется, чтобы поскорее наступил понедельник.

Вечером собираюсь заскочить в дежурную часть, пообщаться с экспертом, посмотреть, какие у него проблемы, чем можно оптимизировать нелегкий труд судебного медика. Размышляю, если я испеку пирожков, это будет панибратство или ничего? Или я заслужу кличку «Красная шапочка»? Да нет, не будем обольщаться, там не детский сад, а серьезные люди работают, так что намного забористее они меня обзовут. С пирожками пока повременим, вернемся к этому вопросу позже, если вдруг получится завоевать авторитет и стать настоящим руководителем. Тогда пирожки будут восприниматься как милое чудачество.

Так будет правильно, но жаль, конечно, я ведь так давно ничего не пекла и сто лет никого не угощала.

А для завоевания авторитета придется потрудиться, и загвоздка не в том, что я недостаточно компетентна, это быстро наверстается, а что после вчерашнего суда все знают, что супругов Мануйловых потопила именно я. Не важно, что они требовали от меня совершить уголовное преступление, в глазах общественности я на сегодняшний день тихушница и подлая доносчица. Что есть, то есть, и оправдываться я ни перед кем не собираюсь.

Быстро позавтракав, еду в Гостиный двор. Новая должность требует нового образа, выглядеть надо прилично, а не как я последние шесть лет. Конец месяца, в эти дни всегда что-то выбрасывают в продажу, авось повезет.

Я твердо настроена на борьбу, в сумке книжка, чтобы скоротать время в очереди, если за сапогами, так успею до конца дочитать. Раз я теперь большой начальник, то мне полагается доступ ко всякому дефициту, но я еще не освоилась в системе, да и вообще это не главное. Суть в том, чтобы чувствовать, что живешь не зря, уж поверьте человеку, спустившему в унитаз шесть бесценных и безвозвратных лет. Но мне почему-то не больно за бесцельно прожитые годы.

Пока все тихо. Женщины рыщут, готовые к прыжку и хищно озираясь, а я застреваю в отделе посуды. Никогда у нас дома не было сервиза. Помню, когда ребенком приходила в гости к подружкам, то бывала шокирована – как это, посуда в комнате? Зачем? Дураку понятно, что в шкафу должна быть одежда или книги.

Мама работала фтизиатром, после смерти отца тянула меня одна, так что всегда находилось, куда потратить деньги помимо фарфоровой красоты, и мы с ней совершенно не страдали оттого, что едим из разрозненных тарелок.

Отец был врачом «Скорой помощи» и погиб в аварии, когда ехал на вызов, а мама заразилась туберкулезом и всего через год умерла, потому что именно ее штамм обладал лекарственной устойчивостью ко всем препаратам. Перед смертью она взяла с меня честное слово, что я никогда не буду работать клиницистом, а найду себе дело поспокойнее.

Что ж, я нашла.

Смотрю на тарелки с широким синим ободком, расставленные вокруг супницы. Интересно, хоть один человек в СССР еще пользуется супницей? Наверное, только какие-нибудь совсем небожители, которым обед подают служанки в фартучках и наколках.

Нет, сервиз, конечно, нет, а вот пару чашек почему бы и не купить? Вдруг когда-нибудь кто-нибудь придет ко мне в гости?

Итак, решено. Если сегодня не выбросят приличной обуви или одежды, вернусь сюда и куплю вот эти красивые чашки в цветочек. Или вон те…

Вспоминаю, что сервиз положено дарить молодоженам. Интересно, если бы мы с Мануйловым поженились, который из этих наборов нам бы преподнесли? И кто? У меня нет состоятельных родственников, Мануйлов тоже потомственный голодранец, так что максимум получили бы красные чашки в белый горох, как у всех. Мизерная цена за жизнь в аду, не правда ли?

Теперь если я за что-то и благодарна Мануйлову, так именно за то, что он меня бросил. Да, понадобилось шесть лет депрессии, чтобы это понять, зато теперь я свободна, а иначе так до смерти и прожила бы пришибленной и приниженной.

Смеюсь, и получается неожиданно громко, люди оборачиваются на меня, я быстро делаю скорбное лицо и скрываюсь за витриной.

Ах, какой прекрасный был вчера суд! Снова улыбаюсь, чувствуя, что долго еще воспоминания о нем будут приносить мне удовольствие.

Как супруги замечательно топили друг друга, как весело грызлись их адвокаты… Да, эти придурки взяли себе разных адвокатов, хотя дело, может, и развалилось бы, стоило им объединиться.

Немножко больше любви и доверия, и все. И был бы бред сумасшедшей одинокой женщины с магнитофоном. У нее ведь мужика сто лет не было, понятно, что паранойя началась, ничего удивительного.

Я давала показания в числе последних и половину процесса пропустила, но мне хватило того, что я видела.

Особенно порадовало, как Мануйлов затрясся, сгорбился и вспотел, когда огласили приговор. Жаль, что не обмочился, но не будем требовать от жизни слишком многого.

Интересно, насколько гуманным окажется его шеф, на место которого Мануйлов рвался так оголтело? Позволит ему сидеть в колонии для бывших сотрудников или настоит на отправке в общую зону?

Представляю себе, что с Мануйловым сделают там зэки, и знаете что? Я не желаю ему этого, но мне и не жаль.

Не жаль мне и того, что к Алине Петровне суд проявил снисхождение, как к матери малолетнего ребенка, и дал год условно, но на пять лет запретил заниматься врачебной деятельностью и занимать руководящие должности.

Может быть, она останется у нас лаборанткой и вид этой дуры, моющей пробирки, будет мне поднимать настроение. Или уйдет туда, где не помнят ее былого величия. В любом случае, надо держать ее в поле зрения и не обижать, потому что я на собственном опыте теперь знаю, что раздавленная змея жалит больнее всего.