Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

А Катя подумала – с чего это вдруг его в жар бросило?

– Давайте осмотрим конюшню, – предложил поэту Мамонтов. – Вы мне подробно расскажете, как вы применяли препарат – ортонатрий.

Поцелуев повел его вдоль пустых стойл.

– Этим ядом дядю отравили, да? – тихо спросила Гала, вместе с Катей двигаясь за ними. – Ну мы так все и подумали, когда полиция коробки забрала. Лариса даже Кузьме претензии высказывала – для чего ты купил? Но это же ветеринар прописал, как лекарство.

– За границей вы виделись с Макаром и его супругой? – вместо ответа спросила Катя.

– Они в Париж приезжали. Макар ко мне всегда хорошо относился. С детства. Я все понимала – что у дяди единственный сын свет в окошке, это Макар. Но я была любимой племянницей и кузиной любимого сына, а это немало. Кстати, я слышала ваш разговор с ними, – Гала искоса глянула на Катю. – Сидела за стеной на террасе у камина, а вы все вчетвером пришли в гостиную, сели. Я вас с вашим коллегой не видела, но слышала все, все, все. Макар такой покладистый вдруг стал. Все вам разрешил, все позволил. Он обычно не такой сговорчивый. Слышали бы вы, как он с полицейскими разговаривал. Чуть ли не до скандала. А с вами как шелковый. Это может означать лишь одно.

– Что?

– Я на вас сейчас глянула и только укрепилась в своих предположениях, – Гала улыбалась. – Все это означает, что вы Макару очень понравились. Сразу. С первого взгляда.

– Ваш двоюродный брат сейчас в глубоком трауре. У него умер отец.

– Мы все в трауре. Но для Макара… одно другому не помеха. Даже наоборот. Одно ушло, другое пришло. Появилось столь неожиданным образом. Я думаю, он сам удивлен.

– Он женатый семейный человек.

– Он человек страстный, – Гала в полумраке конюшни пристально посмотрела на Катю. – Он и в Меланью так в одночасье влюбился. Раз – и готово. Они в Лондоне познакомились. Она дочка Смирнова – а он очень известный юрист. Корпоративное право. Обслуживает интересы самых крупных российских компаний и бизнесменов в Англии. Она и сама классный юрист, работала и в Сити, и в Холлборне. Она вела у Макара какую-то его тяжбу. Они и познакомились. На работе – так это называется. Он как порох вспыхнул. Дядя был очень рад этому браку. Потому что подспорье в бизнесе такой могучий тесть-крючкотвор. И Меланья умная, как черт, молодая, но очень опытная в делах. Они живут уже в браке почти семь лет. Для Макара подвиг – такая супружеская верность.

– Гала, все это меня совершенно не интересует, – проговорила Катя строго. – Мы здесь по вопросам, связанным со страховым фондом.

– Ну, конечно, – Гала опять повторила свою любимую присказку. – Я так просто – болтаю вслух. Вы думаете, почему он вам все позволил? Страховка – да, но учитывая, сколько денег дядя на него перевел, страховочные деньги – это так себе. И в ваши детективные способности, уж простите, он не особо верит. С вашей внешностью… Детективов он бы себе таких нанял… А вы для него птица иного полета. Он просто хочет, чтобы вы приезжали сюда, к нему, когда он под этим дурацким чуть ли не домашним арестом. И сам не может проявлять бурную активность – вы понимаете… Чтобы вы приезжали, были у него на глазах. Чтобы он мог вас видеть. Я знаю Макара. Он само несовершенство, но это к нему и притягивает. И он не только страстный, он привык добиваться того, чего хочет. Точнее, того, что уже решил забрать себе.

Катя молчала. Оглянулась – Клавдий Мамонтов стоял в дверях конюшни. Он слышал болтовню Галы. На лице его было отрешенное, каменное, непроницаемое выражение, столь знакомое Кате по их прошлой совместной работе.

– Это же был день рождения, праздник. А по праздникам я мало что сама готовлю. У нас всегда кайтеринг приезжает из московских ресторанов.

Так лаконично ответила на Катин вопрос горничная и повар Псалтырникова Мария Гольцова. Фамилию-имя Кате подсказал Клавдий Мамонтов, пока они шли обратно от конюшни к дому. На огромной кухне, обставленной дубовой итальянской «классикой», царил строгий порядок. Однако в атмосфере витала растерянность и еще что-то… нечто неуловимое, но очень тревожное. Если не сказать страшное.

Катя сразу это ощутила, едва заглянула в тусклые серые глаза Гольцовой. Словно на дне колодца что-то мелькнуло и ушло, спряталось в придонный ил.

– Полиция весь холодильник обшарила, забрали часть продуктов из тех, что по кайтерингу привели – закуски, горячее. Соки забрали, молоко, сметану, все упаковки, что были вскрыты. И соусы, и вообще все.

– Это для исследований, для экспертизы. Это их работа, – сказал Клавдий Мамонтов.

– Я понимаю, но неприятно, – поморщилась Гольцова. – Савву Стальевича так жаль… Вся семья и гости теперь есть боятся. Словно смерть – это зараза какая, – Гольцова покачала головой. – Никто вслух ничего не говорит, а на тарелках, как подам, ничего не тронуто. Не едят. Да я и сама. Чипсы открыла, погрызла. И на этом все…

Мария Гольцова давно перешагнула сорокалетний возраст и за собой не следила, расплылась. Однако форменное платье горничной-кухарки сидело на ее массивной фигуре как влитое – точно сшитое по мерке из ткани цвета бургундского вина.

– То-то. А все, что полиция в холодильнике оставила, – продолжала Гольцова, – мне приказано было выбросить на помойку. А там пропасть продуктов еще!

– Кто вам приказал выбросить продукты? – спросила Катя.

– Царица Сав… то есть Лариса Ильинична.

– Вы ей подчиняетесь в домашних делах?

– Она всем в доме командует. Так Савве Стальевичу было удобно. Чтобы быт его не тревожил. Совсем.

– А вы давно работаете у Псалтырниковых?

– Как сюда переехали из Барвихи. Мне это место Савва Стальевич сам предложил. У меня сестра умерла. А у меня семьи нет.

– А где вы раньше работали?

– В столовой Управделами Администрации Президента. Ну, это «кремлевка» вообще-то.

Мамонтов кивнул – из других мест Псалтырников вряд ли взял бы себе домашнего повара.

– Он мне зарплату положил втрое больше, – вздохнула Гольцова. – И проживание здесь бесплатное. И на проезд не надо тратиться. Можно денег прикопить. Я думала, подзаработаю. А теперь что? Так жаль Савву Стальевича, бедный он, бедный…

– Он был добрый человек? – спросила Катя.

– Добрый. Взбалмошный немного. Но это возраст, седьмой десяток ведь уже. Иногда попросит: «Маша, испеки мне пирожка с курятиной». Я пеку, стараюсь. А он потом: «Да что это такое, я ж у тебя запеканку просил!»

– У него что, было плохо с памятью?

– Это он просто чудил, – засмеялась Гольцова. – Хозяина из себя такого строил – мол, он барин, а я служанка. Но это всего минут на пять. Потом улыбнется и скажет: «Ну и пироги, ай да пироги у тебя, Маша!»

– Самодур?