Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– И что?

– Дверь спальни с петель долой, – прошептала горничная. – Макар-то выбил ее. Ворвался к ней в спальню среди ночи. Мы – прислуга – кто со свечкой, кто с топором, кто с дубиной. А они там…

– Что они?

– В поцелуе страстном слились. Она его как вьюн всего обвила, руками за шею обнимает, а он целует ее в губы. Никого уже не стесняются, словно и нет нас на пороге. А потом она нам приказывает – пошли все вон, дураки.

Горничная умолкла.

Александр Пушкин-младший снова смущенно кашлянул.

– А наутро барыня призывает меня в будуар. Приказывает – собираемся в одночасье и едем в мое имение. Чтоб к полудню все сборы закончить и выехать засветло. Это в феврале-то, в разгар сезона, когда самые балы! А она в глушь, в имение. Это все потому, что она увезти его решила. Увозила его из Москвы-то.

– Увозила своего крепостного? Макара? – спросил Мамонтов. – А от кого она его увозила?

– А куда он со двора-то все уходил? К барону Корфу в особняк на Солянке. От этого и решила увезти. От соблазна.

– В день накануне убийства здесь, в гостинице, ты когда барыню в последний раз видела? – спросил Пушкин-младший.

– Смеркалось уж. За окном-то буря метет. Барыня из номера не выходила. Чаю я ей принесла горячего с пирогами яблочными из трактира.

– И больше она тебя не вызывала?

– Нет. Барин, а что будет-то теперь со мной, с нами со всеми? Как мы без барыни-то? – спросила горничная жалобно.

– Волю со дня на день объявят, – ответил Мамонтов. – Станешь ты свободным человеком. Гражданкой Отечества нашего полноправной. Не будут уж тобой как рабой помыкать. Сможешь жить как хочешь и где хочешь, устроишься служить на жалованье где-нибудь горничной.

– Чудно все это как-то… воля-то, – изрекла горничная, – боязно. Привыкла я при барыне. Куда идти-то?

– Ты будешь свободным человеком. Куда захочешь, туда и пойдешь.

– А я не знаю куда, – горничная снова всхлипнула. – А вы… вы, барин, может, возьмете меня в услужение? Я шью, глажу, стираю, готовлю хорошо.

Клавдий Мамонтов окинул взглядом ее пышную грудь, крутые бока. За тридцать уже, но не сморщилась еще… а зубы – это обычное дело в ее возрасте.

– Ладно, посмотрим. Я подумаю.

– Ступай сейчас в номер барыни, – распорядился Пушкин-младший. – С тобой двое солдат пойдут из пожарной команды, я ключи им дам. Ты в номере проверишь сама – все ли вещи барыни на месте, ничего не пропало ли.

– Ой, боюсь я туда заходить, барин! Страх-то какой.

– Тебе болтать надо было меньше, болтливой сороке. Делай что приказано. Потом мне скажешь – все ли вещи барыни на месте. Все, ступай прочь.

Когда горничная в сопровождении солдат ушла, Пушкин-младший покачал головой.

– Читал я, что при дворе Медичи такие штуки проделывали – красили золотой краской слуг, чтобы те богов античных изображали. И слуги эти сплошь умирали, потому что краска золотая для тела как отрава. Не думал я, что в наше время такое утонченное варварство возможно. Издевательство над живым человеком.

– Кто же это с Макаром сотворил? – спросил Мамонтов. – Неужели барон Корф?

Они снова переглянулись.

– Но, судя по всему, холоп не был в обиде на того, кто его превратил в золотого бога Вакха, – заметил Пушкин-младший. – Как у отца в стихотворении – Вот Вакх… А Меланья-то, возможно, в ту ночь горячей ванной и скипидаром ему жизнь спасла.

Утром в одиннадцать ворота поместья снова открылись бесшумно и пропустили внедорожник Клавдия Мамонтова на территорию. Катя вышла из машины и увидела Макара.

Он как пуля вылетел на дорожку – раскрасневшийся, в облепившей его крепкий торс насквозь промокшей от пота футболке. Видимо, он бегал, несмотря на холодную, пасмурную и ветреную погоду.

– Доброе утро, – проговорила Катя.

Макар не улыбался. Его ноздри раздувались, потому что он пытался сдержать дыхание. Плотно сбитый, спортивный и чем-то сильно взволнованный. На Клавдия Мамонтова он даже не глянул, а Кате сразу преградил путь. Мамонтов обошел их и направился к дому.

– Увидел вашу машину, помчался, – Макар глубоко вздохнул. – Вы вчера уехали так неожиданно. Я подумал – все, работа сделана, и вы больше сюда не вернетесь. Пришлете документы по электронке.

– Работы непочатый край. Все только начинается.

– Вот. Кофе горячий. Вам.

Макар протянул Кате термокружку. Катя обратила внимание на руку, сжимающую термос, – такой кулак мощный, почти как у Циклопа, но тот ведь на рояле Бетховена и Генделя не играет.

Катя взяла термокружку и отпила кофе. Аромат… горечь…

– Здесь коньяк, Макар.

– Бренди.

– Дары Вакха с утра? Спасибо, нет. Мне работать предстоит, – Катя вернула ему кофе.

– Я пить начал с пятнадцати лет, когда в Харроу учился. Бесконечно одинокий русский мальчик в английской школе, в регби играл, – глядя в глаза, сообщил Кате Макар. – И алкоголиком не стал. Я насчет этого крепкий. Насчет всего остального тоже. Если кто пожелает проверить.

Катя не знала, что сказать. А он поднес термокружку ко рту. Отпил там, где только что кружки касались ее губы.

– Сладостный кофе.

Ни крупинки сахара… горечь…

Катя хотела его обойти, потому что Макар так и стоял у нее на пути. Но он внезапно легко коснулся ее локтя.

– Можно поговорить с вами наедине?

– О чем?

– Откровенно, – Макар легонько сжал ее локоть и повел прочь от дома. – Вас, наверное, удивило вчера, что я не скорблю, не оплакиваю отца. Меня всю жизнь с детства учили чувства скрывать. Но это не значит, что я бревно. Здесь… вот здесь, – он коснулся ладонью сердца, – кровь течет. Вы ее не видите. Но я кровью истекаю. Я любил отца. Хотя мы с ним редко встречались, потому что я жил своей жизнью. Путешествовал. Но я его любил.

– Я вам верю, – произнесла Катя.

Он глянул на нее.

– Еще хочу вам сказать, что я рад.

– Чему?

– Что фонд прислал именно вас расследовать то, что произошло с отцом. У меня такое чувство, что вы… вы поможете мне. И не пожелаете мне зла.

– Макар, можно я тоже буду с вами откровенной?

– Нужно, – он чуть сильнее сжал локоть, за который удерживал Катю возле себя.

– Многие в вашем доме, как мы выяснили вчера, считают, что вашего отца убили. Что это не суицид. А хладнокровное, кем-то хорошо подготовленное и совершенное убийство. Это значит, что убийца – здесь, рядом с вами. Под вашим кровом. Вы готовы это принять?

– Да.

– И многие из тех, с кем мы беседовали вчера, как и вы, заверяют: мы любили его, мы были ему обязаны, мы работали с ним многие годы. Мы были всегда рядом.

– Да, я знаю. Именно поэтому я рад, что убийцу отца ищете именно вы.

– Мы страховой фонд. Мы не сыщики, – покачала головой Катя.

– Это делает меня почти счастливым, – Макар впервые улыбнулся ей. – Я вчера подумал, что больше никогда вас не увижу.