Алексей Биргер - Ведьмин круг

Высик тяжело опустился на доски настила, переводя дух. Сколько он так просидел, бессмысленно глядя перед собой, он не знал. Из забытья его вывели крики снизу:

- Сергей Матвеич! Эй! Вы живы?

Высик кое-как поднялся на ноги и, плохо еще соображая, поглядел вниз, на людей, столпившихся вокруг распростер­того тела полубезумного великана. Рассеянно помахав им ру­кой и все еще наполовину в прострации, он стал спускаться, автоматически фиксируя опасные места, чтобы не поставить туда ногу.

Внизу его окружили, обнимали, поздравляли, хвалили.

- Труп пулеметчика... и еще один... уберите... - пробормо­тал Высик, пальцем указывая вверх. Он подошел к мертвому «двойнику» Кривого и с интересом на него поглядел. По «двой­нику» вдруг прошла судорога, он открыл глаза, выкинул руку и схватил Высика за ногу. Хватка его была, правда, совсем сла­бой, и Высик, резким рывком ноги стряхнув руку, отпрыгнул, как ужаленный. Кто-то уже приготовился стрелять в грудь психу, но тот затих и больше не шевелился.

- Эти сумасшедшие живучи как... - проговорил Высик.

- Как сумасшедшие! - закончил кто-то, и все вокруг нервно засмеялись.

Глава 10

- Надо отправить подводы к старому логу, где охотничий домик, - сообщил Высик оперу. - Трупы прибрать. Две банды друг друга исколошматили. Мы с Плюнькиной очень славнень­ко их стравили...

- Значит, она сдала своего Свиридова?

- Да. Она там, при трупах дежурит.

- Распорядись... - коротко приказал опер одному из подчи­ненных и повел Высика за собой.

- Как старуха? - спросил Высик.

- Все рассказывает, только успевай записывать. Такое, знаешь, впечатление, что она хвалится тем, что натворила...

- Ну, да. Гордится. Не хочет, чтобы после смерти ее делиш­ки канули в безвестность. Видали мы таких.

- Именно, - согласился опер.

- Здравствуйте, Прасковья Ивановна! - Высик приветствовал старуху с наигранной обходительностью, установившейся между ними. - Вот видите, опять Бог довел свидеться. Чего на этом свете не бывает...

- Верно, милый. Это, как говорится, только гора с горой не сходятся, - в тон ему отозвалась старуха. - А с хорошим чело­веком и встретиться приятно. Ты, заступничек мой, уж скажи им, чтобы старого человека не обижали.

- Боюсь, от меня, Прасковья Ивановна, мало что зависит. Я начальству указывать не могу. А вот вы мне помочь можете. Скажите, по чьей наводке засаду поставили? Когда Берестов, мой помощник, погиб?

- Грубиян этот? Ваш сотрудничек его сдал, милый мой, кто же еще...

- Ажгибис, что ли?

- Он самый, родненький, он самый.

Высик выразительно поглядел на опера.

- Сам хочешь Ажгибиса брать? - спросил тот.

- Да. Вот только боюсь, он не сдастся. Он ведь понимает, что с него спрос особый. Постараюсь, конечно, доставить его живьем, но если придется пристрелить при оказании сопро­тивления...

- Будешь абсолютно прав, - сухо заявил опер, отвечая Вы­сику таким же выразительным взглядом.

Они с Высиком отлично поняли друг друга.

- До чего жаль, голубчик, что нас жизнь развела, - вста­вила свое слово старуха, созерцая Высика чуть ли не с вос­хищением, - Если бы мы оказались вместе, нам такое было бы по плечу...

- Это точно, - кивнул ей Высик. - Да, кстати, хотел спро­сить насчет Деревянкина. Чем он так помешал?

- А он вечно под ногами путался. Документы бухгалтерс­кие при нем были. Вот и требовалось взять... Один из наших людей в сумочку к какой-то бабуле залез, а кошелек пихнул в карман Деревянкину - так, чтобы краешком из кармана высо­вывался. Обворованная шум подняла, и Деревянкину ничего не оставалось, как сверток с документами пихнуть под скамью. Ведь нельзя было, чтобы милиция их при нем обнаружила. Там эти документы и подобрали. Мы думали, его на несколько дней в милиции задержат, а он вдруг заявился на постой, веселый и целехонький...

- Погоди-ка... Кто шлепнул бухгалтера: вы или они?

- Мы. Как предателя. Он со Свиридовым столковался. Имея документы, по которым видно, как в местной больнице мухле­вали с морфием, они нас за глотку держали бы... А зарплату просто так сняли, чтобы туману напустить. Удачно совпало, что в этот день бухгалтер вез больничную зарплату. Деревянкин не знал, что бухгалтера пришили. Мы хотели их вместе накрыть, но чуть опоздали на встречу. Оставалось Деревянкина в элект­ричке перехватывать, пока он до своих не добрался... А пере­хватить надо было чистенько.

«Правильно! - подумал Высик. - Вот то, что меня все вре­мя смущало, а я, идиот, не ухватил! Деревянкин ехал в Моск­ву, а не из Москвы - что противоречило его утверждениям, будто он через Москву возвращается в родные края... Как же это я?»

- Получается, - заметил он вслух, - что я сыграл Деревянкину на руку, отпустив его. Без документов ему лучше было на глаза Свиридову не показываться. Кое-какие подсказочки у него были, и он надеялся разнюхать, кто убил бухгалтера и украл документы, чтобы не с пустыми руками возвращаться. А может, и документы вернуть, если повезет. Одного не учли - ни он, ни я: что я его прямо к вам в пасть направлю...

- Да, когда он появился у соседки и передал привет из Ар­хангельска, нам ничего другого не оставалось, как от него изба­виться, слишком близко он подошел. Мы же не ведали, что ему самому мало что известно, что он, как попугай, твои слова по­вторяет... В угол ты нас загнал, милый: и убивать в таких обсто­ятельствах не с руки, и не убить нельзя. Я сразу поняла, что это плохо кончится. При такой нескладехе всегда где-нибудь осеч­ка выйдет.

- И вам, и Свиридову я игру поломал... - усмехнулся Вы­сик. - Надо же, такое прочное здание было - а за одни сутки рассыпалось, как карточный домик. Судьба, видно, от кото­рой не уйдешь.

- Это верно, от судьбы не уйдешь, - согласилась старуха.

- Хорошо, не буду вам мешать, - сказал Высик. - Вам еще много о чем надо поговорить. Я передохну маленько, - обра­тился он к оперу, - да и отправлюсь на последний бой...

- Передохни, коли надо. Пусть тебя в дежурке устроят. А мы, Прасковья Ивановна, продолжим... Итак, вы хотели нам про­диктовать, кому по Москве вы морфий поставляли...

- Да, да, записывай, милый. Полный списочек тебе дам.

Высик вышел, закрыв за собой дверь.

Он устроился в дежурке и моментально отключился, как он это умел. И сон ему привиделся путаный, рваный, прони­занный нервной вибрацией, от которой образы дрожали и рас­плывались.

...Осенние неяркие дороги, пасмурный денек. И фургоны на конной тяге скрипят, их полотняные бока полощутся на вет­ру. На фургонах яркие картинки, зазывно-раешные: это едет бродячий театр. Актеры грустные, призадумавшиеся. И этот, возницей на первом фургоне, в остроносых непрактичных туф­лях на матерчатых подошвах, в зеленом трико и плаще, сонно держит вожжи, задумавшись о своем, иногда с машинальной ленцой понукая лошадь... Откуда они катят, и куда, в каком го­роде им так не повезло со сборами? В уши Высика стал прони­кать шепоток: «Нам-то не повезло, а Коломбине всегда везет, она без прибытку не останется... Руки загребущие...» - «Все в ее сундуке», - сказал кто-то. И Высик, как это бывает во сне, увидел внутри одного из фургонов сундук Коломбины: огром­ный, темный, с окованными углами, с тяжелым замком. Краса­вица Коломбина сидела на этом сундуке, и во сне невозможно было понять, чего больше в ее красоте: хрупкого изящества или полнокровной жизненной силы - в ее облике странным обра­зом сочетались хрупкость и ядреная стать. Сундук был стра­шен - не только своей внешней угрюмостью, но и тем, что под­разумевалось его размерами: он говорил о наглом и безжалост­ном скопидомстве, и веяло от этого отвратительной неестествен­ностью. Негоже было цветущей красавице скопидомничать, как старухе, не шло ей это, и сундук был особенно страшен, потому что выступал свидетелем отравленного сознания, свидетелем яда себялюбивой старости, проникшего в прелестную головку. С предельной ясностью ощущалось, что Коломбина не отомк­нет его, не поделится ценностями, даже если ее товарищи по ремеслу будут умирать от голода. И что там за ценности? Каки­ми путями накопленные? Высику не хотелось получать ответы на эти вопросы, потому что жутко соприкасаться с неправедно нажитым... И вместе с тем зрение его становилось все более рентгеноскопичным, - по издевательскому принципу сновиде­ний, превращающих нежеланное в реальность и тем настыр­ней эту реальность навязывающих, чем отчаяннее ты хочешь от нее уйти. Он уже мог видеть сквозь стенки сундука темные очертания множества предметов, становившиеся все различи­мей для зрения, напрягаемого против воли...