Евгения Кретова - Неслужебный роман

– А почему он явился именно в субботу?

– В пятницу он появился, в пятницу вечером, – пояснила Женя, выдвигаясь чуть вперед, – у него карьера нарисовывается, а с женой нарисуется быстрее. И Лида, по его мнению, подходит для этой благородной роли лучше других.

«Странно и неправдоподобно», – отметил про себя Руслан, а вслух спросил:

– А чем Столбов занимается?

Андрей Владимирович отмахнулся и вернулся назад, в свое кресло:

– В МИДе, переводчик, вроде…

– И что переводит? – версия причастности Столбова заиграла в новом свете.

– Да кто ж его знает! Это вам тетя Света лучше расскажет, с которой вы в дверях столкнулись. Или сам Павел.

Лебедев достал из внутреннего кармана пиджака блокнот с прикрепленной к обложке короткой ручкой, чиркнул всего несколько строк. Федоскины при этом угрюмо молчали.

– Столбов, насколько мне известно, находится еще без сознания, у него черепно-мозговая травма.

Андрей Владимирович неопределенно кивнул, посмотрел прямо, уже без тени враждебности:

– Что вообще вам известно?

– По сути, пока очень немного. Похитителей было двое, автомобиль черный «паджеро», номера оканчиваются на семьдесят два. Ничего вам, кстати, не говорит? – Федоскин пожал плечами. – Опергруппа сейчас как раз отсматривает материалы с камер видеонаблюдения…

– Сколько времени это займет?

– Не так много.

– Если нужны несколько свободных пар рук, ног, глаз – мы в вашем полном распоряжении, – за всех разом предложила Женя. Наташа кивнула и положила пустой шприц на блюдце.

Я проснулась посреди ночи.

В крохотное оконце иногда заглядывала любопытная луна. От жуткой головной боли сводило скулы.

Я, кажется, застонала, но никого рядом не оказалось. Хозяйка, судя по всему, ушла. Когда? Вчера или сегодня? Последнее, что я помнила, когда подошла к домику, это глаза Катерины Ивановны. Холодные до дрожи, равнодушные.

У меня всё как-то сразу оборвалось внутри. В таких глазах не найдешь сочувствия или пощады. В таких глазах можно замерзнуть до смерти.

– Нагулялась? – и увесистая оплеуха сбила меня с ног.

Я грохнулась в мокрую траву, взвыв от неожиданности и боли. Перед глазами рассыпался алый горох, а хозяйка, намотав мои мокрые волосы на руку, потащила в избу.

Дыхание перехватило. Страх, жуткая боль и унижение.

– Что вы делаете?!

Хозяйка молча дала мне еще одну затрещину наотмашь.

Я упала, перевернув на себя ведра в сенях. Глухо ударилась об угол лавки, и, наверно, отключилась – больше ничего не помню.

Видно, хозяйка меня на кровать бросила, и ушла.

Я провела по волосам. За ухом нашла запекшуюся кровь.

– Черт.

Голова кружилась, но я кое-как добрела до двери: там, у входа, стояла бочка с водой. Пить хотелось так, что, казалось, слипся пищевод. Сухость в горле мешала дышать.

Зачерпнув воды, я с жадностью начала пить, лишь спустя мгновение поняв, что вода имеет какой-то странный привкус: сладковато-горький, с дымком.

В голове помутилось.

Убогая обстановка лесного домика поплыла перед глазами, обрушившись на меня темнотой.

В пять утра несмело тренькнул телефон и смолк после второго сигнала. Руслан перевел покрасневшие глаза с компьютерного монитора на синий циферблат: на нем еще светился в темноте номер следователя Пиманова.

Лебедев нажал кнопку вызова.

– Ильнур Рихардович. Звонили.

Шум заводящегося двигателя в трубке заглушил недовольное бормотание:

– Столбов в себя пришел.

– Буду в больнице, – Руслан бросил короткий взгляд на настенные часы, – через тридцать пять минут.

А про себя отметил: «Через пятнадцать» – и рывком выскочил из кабинета, на ходу нажимая кнопку прогрева двигателя.

И когда видавший виды «форд» Пиманова заруливал на стоянку, Руслан уже стоял у дверей приемного покоя хирургического отделения: желтого пятиэтажного здания сталинских времен. Следователь хмуро кивнул, всем своим видом показывая, что Лебедеву здесь не место и он, Пиманов, Лебедева позвал ну исключительно по доброте душевной, а коли модный адвокат это не оценит – выкинет взашей. Лебедев все понимал. И что «не должен», и что Пиманов не обязан. И был благодарен ему за этот хмурый кивок, и еще больше – за трехсекундный порыв и звонок в пять утра.

Следователь тем временем нажал кнопку вызова.

За пластиковым окошком включился свет, показалось заспанное круглое лицо в сдвинутом на затылок накрахмаленном чепце. Увидев гражданских лицо посуровело, крикнуло, не открывая оконце:

– Че тебе?

Пиманов привычным движением приставил к стеклу развернутое удостоверение. Заспанное лицо вытянулось в сомнении, потом по нему пробежала злорадная тень, послышалась возня с засовом.

– Никак, заарестовывать кого пришли! – воскликнула дежурная, заранее предвкушая подробности.

– Открывайте, Следственный комитет России, – требовательно отозвался Пиманов.

Загремела задвижка засова, и под недовольное бурчание старушки Руслан с Пимановым вошли внутрь:

– Ходют тут всякие ни свет, ни заря, натопчут, а тете Наде убирай, – и зачем-то добавила: – Одни взяточники кругом. Бахилы одевайте! И халат надо.

Ильнур Рихардович замер:

– Какой халат?

– А такой! – и сунула им в руки по цветастому байковому халату – загадочному ноу-хау нашей легкой промышленности, которое умудряется выглядеть старым и застиранным даже будучи новым.

Натянув яркие голубые пакетики на ботинки, они двинули дальше по едва освещенному коридору. Пиманов шел размашисто, уверенно сворачивая на нужных поворотах. Сразу и безошибочно нашел лестничную клетку и двинулся выше. Старушка нагнала их в пролете между первым и вторым этажом:

– Сопроводить вас надо.

– Не надо, – отрезал Пиманов. – Знаем дорогу.

– А не положено, по инструкции, – спохватилась дежурная и пристроилась к процессии.

Пару раз им наперерез выскакивали дежурные медсестры, но с ужасом ретировались.

– Пархоменко арестовывать идут! – со знанием дела пояснила провожатая.

Пиманов резко остановился, уставился на нее профессионально холодно:

– Пархоменко – это кто?

– Знамо дело, кто, завотделением, Владимир Иванович наш. Вот жеж люди! Сами не знають, кого сажають!!!

Пиманов позеленел. Руслан с сожалением уставился на старушку, представив, как добрая женщина уже разнесла по всей больнице слух об аресте завотделением, и слух этот, пока они шли по коридору, окреп и оброс подробностями в стиле «маски-шоу».

– Женщина! Вы кто вообще?

– Пискунова, Надежда я, – женщина под взглядом следователя побледнела, втянула шею, и, кажется, уменьшилась в росте.

– Так вот, гражданка Пискунова, я надеюсь, у вас здесь есть рабочее место?!