Елена Басманова - Тайные пороки

Фалалей Аверьяныч, вы называете немало адресов и имен — некоторые я убрала, некоторые сократила до инициалов… Не обессудьте… Фактура у вас и так богатая.

Портрет Анны в интерьере ее убежища вам очень удался, хотя, как я понимаю, вы так и не посетили меблированные комнаты госпожи Будановой. И то, что в Аничкиной комнате все предметы были украшены трогательными красными бантиками, тоже говорит о ее детской непосредственной душе, открытой добру и свету.

Синеоков встал, и стул его с грохотом упал на пол.

— Почему мой бант вы выкинули, а Фалалеевы оставили? Это несправедливо! Это дискриминация!

— Все бантики должны быть к месту, — сказала ледяным тоном госпожа Май, — дон Мигель, объясните Модесту Терентьичу на досуге искусство кройки и шитья.

— Будет исполнено, Ольга Леонардовна, — закивал Сыромясов, стоящий спиной к печке и изучающий носки своих туфель.

— Теперь о мышках в бантиках и юбочках, — продолжила госпожа Май, — это показалось мне странным. И недостаточно аргументированным. Все-таки, как правильно говорил господин Тоцкий, в облике невесты было что-то э… э… коровье… телячье… телкино… Ну в общем… Как-то не вяжется, чтобы она играла с мышками. Хотя деталь выразительная.

— А давайте ее выбросим к чертовой матери! — воскликнул добродушно Фалалей. — Мне не жалко!

— Тогда придется выкинуть и сцену в ресторане «Лефлер», — многозначительно понизила голос госпожа Май, — где ваш друг рассказывал вам эту трогательную историю.

— И что же мне делать? — почесал затылок Фалалей. — «Лефлер» важен!

— Я нашла прекрасный выход, господин Черепанов. Я лично позвонила госпоже Будановой и выяснила, что в комнате, соседней с комнатой Анны, жил безработный вдовец-биолог, который экспериментировал с мышами. А когда он ходил искать работу, его шестилетняя дочурка выпускала мышек из клетки, шила им юбочки, повязывала бантики и пускала гулять через форточку на улицу… Допишите это в конце фельетона.

— Сию же минуту, — обрадованный Фалалей подскочил к столу Али, вороша ее бумаги в поисках чистого листа.

— Теперь о гвозде нашего номера. На этот раз мы произведем фурор. И виновником фурора будет господин Платонов, — горделиво оповестила госпожа Май. — Ну и я немного к этому причастна: нашла для него выдающееся произведение мировой литературы, до сих пор не известное российскому читателю. Перевод блестящий. Поздравляю вас, Иван Федорыч.

Переводчик покраснел и, бросая косые взгляды на коллег, облизнул пересохшие от волнения губы.

— Можете же работать, когда захотите. И не черкаете в последний момент что-то несусветное, — похвалила сотрудника госпожа Май. — Я, конечно, понимаю, все зависит от оригинала, переводчик — раб автора… Но разве это не сладкое рабство?

— Сладкое, сладкое, если автор стоит с кнутом за спиной переводчика, — раздался голос от дверей, и Данила пропустил в сотрудницкую улыбающегося господина Либида.

— Дорогой Эдмунд! — поднялась навстречу вошедшему Ольга. — Ты, как всегда, вовремя! Проходи, садись рядом со мной. Мы как раз завершаем обсуждение номера. Ты был в банке?

— Да, дражайшая Ольга Леонардовна. — Господин Либид, пожимая ладонь поднявшемуся со стула Треклесову, обвел взором присутствующих, приветливо помахал рукой распрямившему плечи Самсону. — Там дела наши идут превосходно.

— Я тебя правильно поняла — материал в номер не ставим?

— Нет необходимости, — заявил, усаживаясь, помощник присяжного поверенного, — а в подробностях поведаю тебе позже.

— Жаль, — госпожа Май притворно вздохнула, на ее лице была написана откровенная радость, — он бы так хорошо сочетался с переводом господина Платонова! Впрочем, эту потерю заменит статья Самсона… Хотя не совсем то, но, может, оно и к лучшему…

Ее размышления вслух прервал голос Лиркина:

— А про меня вы забыли? Списали со счетов? Подвергаете публичному унижению? Как вы можете верстать номер, если понятия не имеете о содержании моей программной статьи? С чем вы соотносите всю эту дурацкую писанину? Где у вас точки отсчета? Где нравственные ориентиры?

— Перестаньте блажить, Лиркин, — капризно опустил уголки чувственного рта господин Либид, — мы готовы вас выслушать. Но я должен закурить. Олюшка, ты не возражаешь?

— Кури, да и я, пожалуй, закурю, — вздохнула госпожа Май.

Во всех концах сотрудницкой началось движение и говор, и вскоре все сотрудники, исключая Самсона, Асю и Лиркина, пускали в воздух клубы дыма, особенно ароматными были сигары господина Либида.

— Так я начинаю? — спросил Лиркин и встал.

— Начинайте, голубчик, начинайте, — барственным жестом одобрил намерение музыкального обозревателя господин Либид. — Какая там у вас была темочка?

— «Музыкальный аспект трагедии падшего мужчины», — возвестил Лиркин, глядя на издательницу. Та отвернулась от него и смотрела в окно, затягиваясь пахитоской. — Такая тема не всякому по плечу. Но поскольку госпожа Май сказала, что материал для статей мы можем накопать в самих себе, поскольку все мы падшие, то я этим и занялся. Причем у меня все классифицировано. По типам. Ну сначала несколько слов о Бахе, Бетховене и Гуно.

— Ах, Ольга Леонардовна, о Гуно упоминает в своем эссе и архимандрит Августин — я запомнила, когда его анализ «Фауста» печатала, он критиковал убеждения Гуно, — робко вклинилась Ася, виновато глядя на Лиркина.

— Одним Гуном больше, одним Гуном меньше, — ухмыльнулся господин Либид, — таковы мои убеждения…

— А мои — другие, — выкрикнул Фалалей. — Я, как убежденный холостяк, готов познакомиться с неопрятной, малокультурной и сварливой женщиной для укрепления своих убеждений… Ха-ха-ха…

Однако журналисты уже устали и потешаться.

— Я вас не перебивал, господа, — Лиркин заносчиво вздернул рыжую бороду, — выслушайте и меня. Вам полезно. Итак, после введения с классическими примерами, я описываю современные образы. По внешним проявлениям они разнятся, но сущность их одна — она выведена в заключении… Вот самый гнусный тип падшего мужчины — в музыкальном аспекте: это человек, которому невозможно вручить клавиры известного композитора, вдобавок, вместе с Пуришкевичем и его боевиками он грезит о нибелунгах. К этому типу вплотную примыкает другой: столь низко павший в своей деградации, что избивает до полусмерти народного исполнителя, зарабатывающего себе кусок хлеба с помощью шарманки. Третий тип в музыкальном отношении стоит первых двух: он рвет газеты с портретами выдающихся скрипачей и протыкает их гвоздем в ватерклозете, что следует дальше, сам читатель догадается. Менее известна другая разновидность падших мужчин, — свирепый взгляд обозревателя скользнул по Мурину, — они воспевают предателей своего народа из числа поклонников Чайковского. Есть еще и такие, что готовы учиться пению не у известных вокалисток, а у безголосых проституток из Дамаска! И, наконец, самые злостные — те, кто принижает музыкальное значение свирели.