Елена Басманова - Бомбейские чудовища

Фалалей расплатился, и журналисты устремились внутрь, в теплый зев парадной. В холле толклись какие-то не слишком презентабельные личности. Между ними лавировал лысый человек во фраке.

— Господа, господа, расходитесь, — повторял он как заведенный, — я уже сообщил вам все, что знаю. Победительницу объявят послезавтра к полуночи.

— А где мы возьмем фотографии претенденток? — послышались недовольные голоса.

— Господа, по условиям конкурса претендентки имеют право сохранять инкогнито до самого финала. Скажу одно, все они прелестны. Есть и жены служащих, и актрисы. Билеты уже раскуплены. В конкурсе пожелала принять участие и одна иностранная подданная, — не далее двух часов назад для нее абонировал ложу под номером четыре ее антрепренер.

— Имя! Имя! — пронырливый народец обступил лысого тесным кольцом.

— Имени не знаю, — хитро улыбнулся тот, — а псевдоним Жозефина.

Говор в холле усилился, любопытствующая публика обменивалась соображениями и домыслами, и вскоре стала потихоньку рассеиваться в пространстве.

— Эй, Самсон, господин Шалопаев, — Фалалей толкнул стажера локтем в бок, — чего задумался?

— Не знаю, — автоматически ответил тот, едва держась на ногах от страшного удара, который обрушился на его сознание.

— Жозефина, Жозефина, — задвигал губами Фалалей, — знакомое имя. Не знаешь? И чему вас только в гимназиях казанских учат? Так звали жену Наполеона! Не иначе как французская подданная! А вдруг королевских аристократических кровей? Надо бы в посольство сбегать.

— Ну уж нет, — в Самсоне все протестовало, — едва согрелся и опять на улицу?

— Да ты не бойся, не во французское посольство, — утешил его друг, — а в английское, оно ближе.

— Не хочу в английское посольство, — капризно возразил юноша, встретившись взглядом с импозантным мужчиной средних лет.

В расстегнутой шубе, тот продвигался из глубины холла к журналистам, в лице его было одновременно что-то лисье, и что-то волчье.

— Англичане и французы враги, бритты все нам разболтают про французскую Жозефину, — заканючил Фалалей, — мы больше всех узнаем, а потом сведения другим продадим. Понимаешь?

— Господин Черепанов! — зазвучал над ними отрывистый бас, — мое почтение. И вашему юному другу тоже.

Мужчина в шубе приподнял шапку, приоткрыв пышную пшеничную шевелюру.

— А, дядя Пуд, — фамильярно хлопнул здоровяка по плечу Черепанов, — чего здесь поделываем?

— Да вот заглянул за конфиденциальными сведениями.

— На кого ставишь?

Дядя Пуд расхохотался.

— Красавицы — не лошади на скачках. И даже не спортсмены на чемпионате. На них много не заработаешь.

— Ну, ну, дядя Пуд, ты не ленишься не только тысчонку схапать, но и рублик.

— Что есть, то есть, — согласился дядя Пуд, — деньги люблю. Выигрываю часто.

— Врешь ты все, — подзудил хвастуна фельетонист, — твои атлеты слабаки. Сколько на них ни ставишь, а все твой конкурент выигрывает.

Дядя Пуд насупился.

— Твоя правда, Фалалей. Но не все коту масленица. В среду приходи на соревнования. Фурор будет.

— Да слышал я, слышал, — скривился фельетонист, — твой конкурент обещал нового борца выставить. Имя в секрете держит. Говорит, что кличка у него Русский Слон.

— Не иначе как из Индии привез, — расхохотался дядя Пуд, — ну да в Индии жарко, а у нас холодно, так что заморским силачам несладко здесь придется. У меня-то тоже кое-что в загашнике есть. Завтра афиши развесят, и там будет мой богатырь, имя еще не определил. Как думаешь, что лучше? Невский Челубей? Или Человек-Гора?

— Илья Муромец, — усмехнулся флиртовец, — но вряд ли тебе, дядя Пуд, повезет. Сизиф ты наш.

— Посмотрим, — антрепренер запахнул шубу, — можем и поспорить. И дружок твой нас рассудит. Сколько ставишь?

— Не буду я с тобой спорить, — отмахнулся Фалалей, — мне некогда. А дружок мой тоже журналист, имей в виду, да присмотрись к нему — тоже в гимнастический зал ходит.

Дядя Пуд протянул руку Самсону, крепко пожал ладонь рослого красавца и поморщился.

— Силы мало, мясо требуется нарастить. Может, олимпийским чемпионом станешь. Хочешь?

— Я об этом не думал, — пролепетал потерянный Самсон.

— Думать надо обо всем, — дядя Пуд назидательно поднял вверх украшенный массивным перстнем палец, — пошли выпьем, хотя бы согреемся.

— Нам некогда, у нас дела, — сказал Фалалей, оттесняя дядю Пуда от юноши. — Бежать надо, дань нашей шемаханской царице собирать.

— Ничего вам не надо, — ухмыльнулся дядя Пуд, — врете вы все. Ваша царица только что в англиканскую церковь отправилась. Под ручку с индусом — ослепительной красоты мужчина!

Помощник дознавателя Лев Милеевич Лапочкин не мыслил свое существование без сыскного дела, и хотя возраст его уже подбирался к той черте, за которой неумолимо наступала пора пенсии, он всеми силами гнал из сознания думы о том, что последние годы своей жизни принужден будет сидеть в четырех стенах, превратится в заурядного брюзгу в халате. Возраст возрастом, но ведь сил еще предостаточно, ноги еще носят, глаза — остры. И кто это придумал такой бесчеловечный закон: уступать место молодым? Таким вот как его нынешний начальник? Человек-то вроде и неплохой, но зелен еще, и слишком страстям привержен. Следственное дело отбывает по чувству долга, а не по душе. Все время на часы посматривает… Да оно и понятно: впереди еще вечер, а значит, гулянки с друзьями, рестораны, развлечения, подружки…

Было бы полезно, если бы Тернов остепенился и зажил по-семейному, но, кажется, до этого еще далеко — вот и сейчас отправился в театр со своей подружкой. Лялечка, конечно, девица милая, но пустенькая и капризная, из актрисок, но не первых. На что надеется? Вот так по любовникам еще сто лет порхать? Ясно как Божий день, что Тернов на ней не женится.

Тут Лев Милеевич, осмелившийся сесть за начальственный стол и предавшийся глубокомысленным размышлениям, вздохнул: кто знает, может, и женится, ныне мезальянсы в почете, прогрессивными считаются, либеральными.

Сыщик закусил губу, — вечерами в одиночестве он часто мыслил яснее, чем днем. Возможно, тлетворно влиял на ясность ума старого служаки сам Тернов — он никогда не стыдился тех глупостей, которые, придя ему в голову, сразу вылетали в пространство. А возможно, Лапочкин боялся, что молодой начальник почтет мозги своего помощника косными и постарается выпроводить на пенсию.

Лев Милеевич досадовал. Чего только не говорили они сегодня друг другу — и все явная ерунда, вымысел. Тернову-то хорошо, скинул все на помощника и побежал наслаждаться искусством да развлекаться со своей Лялечкой. А он, Лапочкин, что? Общайся с народом, выгляди последним дураком?