Елена Басманова - Бомбейские чудовища

— Я никогда о терроризме с такой стороны не думал, — с удивлением признался начинающий журналист. — А ведь здесь есть парадокс…

— Черт с ним, с парадоксом, — перебил стажера фельетонист, — а в полицию все равно сообщу о дуралее. Давай-ка куда-нибудь закатимся. Выпьем.

— А как же красотки? Моя рубрика? Мой батюшка?

— Не горит, — вынес приговор фельетонист, — да и ты, выпив, осмелеешь, если с батюшкой придется в бой вступать. Здесь рядом и ресторан приличный имеется.

— Но, Фалалей, — воспротивился Самсон, — ты же сам твердил, что в публичных местах появляться не стоит…

— Ну да, говорил, — наставник сник, но тут же вновь воодушевился. — Не хочешь в ресторан, пойдем в синема. Там буфет есть. А людей мало, все уже на сеансе сидят.

— Хорошо, на буфет я согласен, — сдался Самсон, ибо в редакцию ему возвращаться очень не хотелось.

Они резво побежали к дверям, рядом с которыми красовалась двухметровая афиша, писанная масляными красками: зловещий красавец душил хрупкую красавицу. Составленная из желтоцветных угольных лампочек реклама гласила: «Обнаженная наложница». Билетов покупать не пришлось, бесплатный вход им, как всегда, обеспечили волшебные визитки со словом «Флирт».

Буфет оказался просторным зальцем, с покрытыми розовой штукатуркой стенами, по центру каждой стены — белые алебастровые медальоны с лепными резвящимися грациями в легких туниках. С полдюжины колонн делили зальчик на неравные части, и выглядел он грязноватым и не очень уютным. Посетителей было и правда, мало: за столиком в углу ворковала какая-то парочка, предпочитавшая беседу фильме, да помятый тип опрокидывал стаканчик у стойки. Из-за неплотно прикрытых дверей доносилась музыка, — тапер играл матчиш. Видимо, в Черепанове признали завсегдатая, потому что буфетчик понимающе подмигнул ему, расплылся в улыбке, усадил за обшарпанной колонной, обслужил споро и артистично.

Фалалей отхлебнул полбокала вина и, сделав Самсону знак сидеть, скрылся за шторой справа от буфетной стойки, отделяющей зал от подсобного помещения. Вернулся через минуту и доложил:

— Ну, все, брат, отдыхай. Минут двадцать у нас еще есть. Готовься к тайному свиданию.

— С кем?

— С мадмуазель Мими.

— Мими? Кто это?

— Ничего-то ты, брат, не знаешь. Мими — это Мадлен Жене. Гувернантка графа Семихолмского. Приходящая. Я сейчас ей телефонировал.

— Француженка?

— Натуральная, магистр богословия. В Гейдельберге училась.

— А… а… а… почему она гувернантка? — скривился Самсон, на его лице, раскрасневшемся с мороза, читались недоумение. Впрочем, кривился он еще и потому, что херес, который они пили, оказался кислятиной, а он предпочитал сладенькие ликерчики. — Она некрасивая?

— Почему же? — Черепанов, с бокалом в руке, вальяжно откинулся на спинку стула. — Весьма красивая. И весьма умная. Преподает графскому мальцу математику, латынь и французский. Но граф-сквалыга платит ей мало. На все не хватает.

— На что на все?

— Платья там, парфюм, мелочи всякие, — это все слишком дорого для женщины со вкусом. А она еще и страстная театралка.

— А откуда ты ее знаешь? — Самсон, не желая отставать от друга, с неохотой поднес бокал к губам, и вопрос его прозвучал раздраженно.

— Я знаю всех, — гордо ответил фельетонист, — в лучших домах бываю. И вообще на меня работают многие, даже сами того не зная.

— И Мими?

— Разумеется. Благодаря мне она получает кое-какой парфюм из дорогих и контрамарки на лучшие спектакли — сидит в лучших ложах. А мне из благодарности кое-что об изменницах и изменниках сообщает.

— Откуда же она знает?

— Все очень просто, — Фалалей рассмеялся. — Прислуга графская до сплетен барских охоча, подслушивает и обсуждает, не стесняясь Мими. Решили, дурилки, что Мими русского не понимает. А она все понимает! И даже больше, чем слышит!

Многозначительность последнего замечания заставила стажера отпрянуть. Он попытался прочитать на лице наставника смысл последней фразы, но лицо было обычным — пустым. Не слишком породистым, подвижным, под глазом желтоватый след старого синяка.

— Она что, шпионажем занимается?

— Несомненно, — Фалалей кивнул, — одна из резиденток, хорошо законспирированная… Но… Впрочем…

Он стрельнул глазами на входную дверь и вскочил. Его примеру последовал и Шалопаев — только, поднявшись, он остался стоять на месте, в отличие от друга, который походкой барса устремился к красавице в дверях.

На ней было элегантное пальто прямого силуэта, на голове — мягкий меховой ток с вертикальным эгером, руки она прятала в большую муфту. Она была худа, но юноша беглым взглядом зафиксировал не только низкие бедра, которыми она поводила так, будто это были пышные античные чресла, но и длинную шею, на которой колебалось скуласто-орлиное лицо, притягательное и смуглое.

Черепанов подвел мадмуазель к столику и помог усесться. Затем сделал знак официанту, и тот мгновенно пронес шампанское и конфеты.

— Мими, мон ами, — фамильярно разливался соловьем Фалалей, в то время как мадмуазель Жене в откровенном возбуждении рассматривала Самсона сузившимися черными глазами, — ты… надеюсь, не опоздаешь на мессу?

— Pereant qui ante nos nostra dixerunt [1] Пусть погибнут те, кто раньше нас высказал наши мысли. ( лат. ). , — ответила Мадлен. И голос ее показался Самсону слаще флейты.

— Delenda est Carthago, [2] Карфаген должен быть разрушен. ( лат. ). — неожиданно для друга, не догадывающегося о таких талантах фельетониста, перешел на латынь и Фалалей.

— Quern quaeritis in praesepio, pastores, dicide? [3] Кого ищите в яслях, пастухи, скажите? ( лат. ).

— Non multa sed multum, [4] Не много, но многое. ( лат. ). — хихикнул фельетонист, обнажив короткие редкие зубы.

— Ultima ratio Reductio ad absurdum. [5] Последний довод — доведение до нелепости. ( лат. ).

— Non est ridere, sed intelligere. [6] Не следует смеяться, а понимать. ( лат. ).

— Si tacuisses-philosophus mansisses, [7] Если бы ты молчал, ты остался бы философом. ( лат. ). — отрезала Мими, сердито сведя к переносице тонкие брови.

— Вот так всегда, — пожаловался уже на русском Фалалей, — стараешься, из кожи лезешь, а все внимание другим достается. Се мон ами Самсон.

— Самсон? — мадмуазель пригубила шампанское, розовым языком обвела край бокала и посмотрела на стажера выразительным взглядом. — Парле ву Франсе?

— Oui, — прошептал в чрезвычайном смущении стажер, поскольку ощутил страстное желание наброситься на эту женщину прямо здесь и прямо сейчас.

— Мими, душечка, ангел мой, — хнычущим голосом завел Фалалей, — латынь латынью. Да сама видишь, у нас она не годится. А мой друг, тоже акула пера, должен написать статью о преступлении, да еще связать его с конкурсом красоты. А мы даже и не знаем, кто выйдет на ристалище…