Моника Кристенсен - Угольная крошка

Позднее многие находки в полуразрушенной надземной части показали, что некоторые тамошние инструменты относились к 1899 году – просто-напросто потому, что имя их владельца, вместе с датой, было выжжено на рукоятке. Может, то был год, когда давно почившему шахтеру выдали этот инструмент? А что, если этот инструмент принадлежал первому норвежцу, ставшему добывать уголь на Шпицбергене? Уж не остатки ли это той пробной выработки, что сделал Сёрен Закариассен из Тромсё, заплывший в Ис-фьорд в 1899 году?

В анналах трех угольных предприятий тех времен – «Кюллькомпание Исефьорд Шпицберген», государственной акционерной компании «Адвентдаленс Кюлльфельт» и «Арктик Коул Компани» – деятельность в этой таинственной шахте не нашла никакого отражения. После короткого всплеска культурно-исторического интереса к руинам старинной выработки исследования резко свернули. Один историк из Тронхейма попал под обвал в тоннеле и чуть не погиб. Его нашли мечущимся по дну долины Болтердален, исцарапанного и окровавленного, но с торжествующей улыбкой на губах. «Я нашел заросшие рельсы, – крикнул он с сияющей миной спасателям. – Только подумайте. Рельсы!»

После этого происшествия губернатор решил, что с него хватит, и объявил район старой шахты охраняемой территорией. А позднее выяснилось, на основании детальных снимков, сделанных тем самым историком, что то все же были не рельсы, а только шпалы, призванные, очевидно, облегчить спуск угля в деревянных тачках вниз по крутому склону.

Много лет спустя был обнаружен квершлаг, упиравшийся в один из штреков Седьмой шахты. Его почистили, но никто не отважился сильно углубиться в старые тоннели, такие низкие и непроходимые.

Мужчина срывался и снова лез вверх по обледенелой осыпи. Ему нравилось в старой шахте, потому что там он находил душевный покой. При мысли об этом на губах его появилась улыбка. Он в одиночку метр за метром изучил низкие тоннели, некоторые больше похожие на трещины в скальной породе. Но за прошедшие годы он выдолбил ходы в прежде непроходимых местах. Эти новые тоннели он укрепил по старинке – вбитыми в землю бревнами.

Шахта была заброшена еще до эпохи, когда подземные рудники стали оснащать электричеством. Но он сберегал найденное старинное снаряжение и складировал его в отдельных местах. Поэтому в его распоряжении в случае необходимости имелось много карбидных фонарей. Он также оставил кое-что из своих находок вблизи штрека номер двенадцать, чтобы их обнаружили горняки с Седьмой шахты. Пару кирок и лопату недалеко от пересечения с новой шахтой. Инструменты быстро исчезли, но спустя несколько дней он нашел их рядом со старой бытовкой.

Ему было прекрасно известно об альтернативном использовании бытовки. Временами ее от пола до потолка заполняли ящики с табаком и спиртным. Но его это не касалось. Он передвигался, невидимый для большинства, по самым дальним тоннелям и присматривал за остальными. В основном чтобы они не заблудились.

Пол в старой деревянной надшахтной постройке был шатким и ненадежным. Она будто бы прижалась к горному склону и больше походила на кучу обвалившихся досок на длинных опорах. С каждым новым шагом он осторожно переносил вес с ноги на ногу, но все равно частенько проваливался. Сквозь дыры в полу далеко внизу виднелся крутой скальный склон. Но вот он наконец добрался до входа в самое шахту. Торопливо захлопнул деревянную дверь и заперся изнутри.

Он оказался в устье старой выработки, темном как глубокий колодец. Темнота сдавливала глаза и лоб. Но он дождался момента, когда стали различимы узкие полосы серого дневного света, и принялся обшаривать большой валун у самого входа. Нащупал пару карбидных фонарей и зажег один из них, накапав воды из специального отсека на карбид, что запустило реакцию образования ацетилена. В глубоких карманах его анорака лежало несколько спичечных коробков. Так что вскоре в горелке уже шипел и потрескивал маленький огонек. Отражатель озарил выработку ярким теплым светом.

Мужчина быстро переоделся в шахтерскую форму, довольно старомодную и потертую. На пояс повесил самоспасатель, один и тот же уже много лет. На каске имелся налобный фонарь, но он не стал его зажигать, экономя заряд аккумулятора. Каска, когда-то белая, за годы носки покрылась трещинами и пятнами. Пора бы уже раздобыть себе новую. Но он любил свое старое снаряжение и частенько предавался воспоминаниям о тех далеких временах, когда они с товарищами выдали на-гора рекордные объемы угля на Третьей шахте и получили похвалу и признание от самого директора. Тогда он после смены садился на свое особое место за столом в Доме культуры и пил пиво вместе с ребятами. Он вздохнул. Сейчас все было иначе.

Сделав глубокий вдох, он пригнул спину и неспешным скользящим шагом двинулся в глубь горы. Этот лабиринт теней был его царством. Никто другой не отваживался сюда зайти. Сам же он знал здесь каждый уголок, каждый шаткий камень над головой, каждый тихий, но зловещий звук горных недр. Здесь он был дома. И один.

Сегодня он собирался найти проход из старой шахты к самым глубоким тоннелям Седьмой. Он уже давно изучил все квершлаги в районе двенадцатого и тринадцатого штреков, где вгрызалась в толщу угольного пласта современная бурильная установка. Но ему не удалось отыскать выход наружу с другой стороны, через старый вход. Сегодня он не остановится, пока не найдет его. И в этот раз начнет со стороны старой шахты.

В горе время тянулось медленно. Часов у него не было, так что он не мог знать наверняка, наступил ли уже вечер. Он лежал на животе, прижавшись щекой к гравию и обломкам угля, и тяжело дышал сквозь маску, которую натянул, когда подошел к месту обвала. Воздух едва пробивался свозь плотный фильтр респиратора. На поясе у него висел самоспасатель, украденный в раздевалке Седьмой шахты. Может, он надышался угарного газа, поэтому такой сонный? Не пора ли применить самоспасатель? Или он просто устал пробираться по тоннелям, таким низким, что невозможно было приподнять голову, не чиркнув каской о свод? Он толкнул фонарь перед собой и прополз еще несколько метров.

Он, должно быть, заснул, потому что когда проснулся, то какое-то время не мог понять, открыл ли глаза, так черно было вокруг. Может, он спал и все это ему приснилось. Может, он был молодым парнем, опытным и уважаемым шахтером с Третьей шахты, любимым товарищами и начальством «Стуре Ношке». Он не шевелился, пытаясь понять, кто он. Он помнил так живо, как постарел, как много лет назад чуть не погиб в огне под обвалом, как стал инвалидом, покрытым шрамами уродом. И он совершенно отчетливо ощущал себя чудаковатым одиночкой, который бродит невидимкой по тоннелям шахты и подсматривает за людьми. В такой темноте сложно было отличить сон от яви.