Майкл Коннелли - Поэт, или Охота на призрака

– Над этим сейчас работают. Брасс и Брэд стараются изо всех сил, но не так-то это просто. До сих пор никто из нас не замечал за Бобом никаких странностей. Стена, разграничивающая две его жизни – тайную и явную, – должна быть непроницаемой, как дверь банковского хранилища. Некоторых преступников, подобных Бэкусу, нам вообще не удается разгадать или дать разумное истолкование каким-то их поступкам. В таких случаях единственное, что знаешь наверняка, это то, что некое семя зла таилось в них с самого начала. Какое-то время поведение этих людей остается в пределах нормы, но внутри зреет опухоль, а потом вдруг ни с того ни с сего появляются метастазы, и человек начинает вытворять такие вещи, что нормальным людям и в страшном сне не приснится.

Я молчал. Не то чтобы совсем уж не знал что сказать, просто мне очень хотелось, чтобы она продолжала говорить со мной.

– Они начали с отца, – сказала Рейчел. – Я краем уха слышала, что Брасс собирается в Нью-Йорк к Бэкусу-старшему. Не хотела бы я быть на его месте. Представь себе, любимый сын пошел по твоим стопам, выбрал карьеру агента ФБР, и вдруг он же становится твоим самым жутким кошмаром. Как там у Ницше? «Кто сражается с чудовищами…»

– «…Тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем», – закончил я цитату.

– Вот именно.

Некоторое время мы оба молчали, размышляя о том, как все повернулось.

– А ты почему не с ними? – спросил я наконец.

– Меня пока оставили дежурить в управлении, до тех пор, пока не выяснят все обстоятельства перестрелки с Бэкусом… ну и кое-что еще.

– А что тут особо выяснять? Тем более что Бэкус, скорее всего, жив?

– Ну, есть и некоторые другие моменты.

– Наши с тобой отношения? – догадался я.

Она кивнула:

– Можно сказать, что моя способность действовать хладнокровно и принимать взвешенные решения оказалась под вопросом. Согласись, что близкие отношения между агентом и свидетелем, к тому же журналистом – это не совсем то, к чему привыкли в ФБР. А тут еще эта фотография…

Она взяла со стола какой-то листок бумаги и протянула его мне. Это была распечатка присланной по факсу черно-белой фотографии. Я увидел себя, сидящего на кушетке в приемном покое больницы, и нежно наклонившуюся ко мне Рейчел. На снимке был запечатлен наш поцелуй.

– Помнишь того любопытного врача, который подглядывал за нами? – спросила Рейчел. – Так вот, никакой это был не врач, а папарацци, который сделал снимок и продал его таблоиду «Нэшнл инкуайрер». Должно быть, мерзавец специально переоделся в белый халат, чтобы пробраться в больницу. В свою очередь издатели, руководствуясь высшей журналистской этикой, прислали это сюда и попросили дать им интервью или, по крайней мере, прокомментировать снимок, как будто мало того, что ко вторнику фотография окажется на газетных стендах во всех супермаркетах страны. Что ты об этом думаешь, Джек? Может быть, в качестве комментария посоветовать им подтереться этой бумажкой? Как, по-твоему, напечатают такой комментарий?

Я положил бумагу на стол.

– Мне очень жаль, Рейчел…

– Что ты заладил одно и то же? «Прости, Рейчел… Мне очень жаль, Рейчел…» Впрочем, теперь тебе только это и осталось, Джек.

Я чуть было не произнес сакраментальную фразу еще раз, но вовремя спохватился и несколько секунд просто смотрел на нее, мрачно размышляя над тем, как меня угораздило так страшно ошибиться. Мне было уже ясно, что Рейчел вряд ли меня простит. Не переставая жалеть себя, я обдумал все части мозаики, некогда составлявшие в моем мозгу единое целое. Довольно скоро я убедился, что кое-что проглядел. Но оправданий, как я их ни искал, не было.

– Ты помнишь тот день, когда мы впервые встретились и ты привезла меня в Куантико?

– Да, помню.

– Тот кабинет, в котором ты меня оставила, принадлежал Бэкусу, правда? Ну, та комната, откуда я звонил по телефону? Я думал, что это твой кабинет.

– У меня нет отдельного кабинета, только рабочий стол. Я отвела тебя в кабинет, чтобы ты чувствовал себя посвободнее. А что?

– Нет, ничего… Просто одна из деталей, которая так хорошо укладывалась в мою схему. На столе я увидел календарь, в котором стояла отметка об отпуске. Значит, это Бэкус был в отпуске, когда погиб Орсулак… А я-то думал, что ты солгала мне, сказав, что давно не отдыхала.

– Давай не будем говорить об этом сейчас.

– А когда же? Если мы не обсудим все сейчас, то другой возможности у нас не будет. Я ошибся, Рейчел, и у меня нет ни одного мало-мальски приемлемого оправдания. Просто хочу рассказать тебе, что мне было тогда известно и почему я…

– Да мне плевать!

– Может быть, тебе всегда было плевать на меня?

– Не пытайся переложить все это на мои плечи. Это ты поскользнулся на куче дерьма, а не я…

– Что ты делала в ту первую ночь, когда ушла от меня? Я звонил, я стучался к тебе в номер, но тебя там не было. А потом я встретил в коридоре Торсона. Он возвращался из аптеки. Ведь это ты послала его туда, верно?

Рейчел смотрела в сторону, и каждая секунда тянулась для меня как вечность.

– Ответь хотя бы на этот вопрос, Рейчел!

– Я тоже столкнулась с Гордоном в коридоре, – негромко начала она. – Еще раньше. Это случилось сразу после того, как мы с тобой расстались. То, что он тоже оказался там и что Бэкус его притащил, так меня разозлило, что я просто вскипела. Мне хотелось уязвить его, унизить… Любым способом…

В общем, Рейчел пообещала бывшему мужу, что будет ждать его в номере, и отправила в аптеку за презервативами. Но когда он вернулся, ее там уже не было.

– Когда ты звонил и стучал, я была у себя и не открыла только потому, что думала, это Гордон. Дважды кто-то стучал, и дважды кто-то звонил. Я не отозвалась.

Я кивнул.

– Я нисколечко не горжусь тем, что сделала, – добавила Рейчел. – Особенно сейчас.

– У всех людей есть поступки и мысли, которыми они не могут гордиться, – сказал я. – Но это не мешает им жить дальше. Не должно мешать.

Рейчел не ответила.

– Я пойду, Рейчел. Надеюсь, что у тебя не возникнет на службе неприятностей. Позвони мне. Я буду ждать.

– До свидания, Джек.

Я поднял руку и осторожно коснулся ее подбородка. Наши глаза ненадолго встретились. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, а потом я повернулся и тихо вышел.

Набираясь сил и одновременно отчаянно пытаясь превозмочь боль, он скрючился в тесном и темном пространстве дренажной трубы. К этому времени ему уже стало ясно, что в рану проникла инфекция и заражение быстро распространяется. Повреждение было не особенно серьезным – пуля лишь слегка задела мышцы в верхней части брюшины, но внутрь попала грязь, и теперь по жилам его растекался смертельный яд, вызывая то озноб, то такую слабость, что хотелось лечь и заснуть.