Ольга Баскова - Медальон Таньки-пулеметчицы [litres]

– Вы Маркова? – отрывисто поинтересовался мужчина и слегка растянул в улыбке тонкие губы. – Я из центральной бухгалтерии. Мне поручили заняться вашими документами. Садитесь, пожалуйста.

Татьяна села на стул с высокой спинкой. Бухгалтер углубился в бумаги, которые подала ему женщина в сером. Она мельком взглянула на Татьяну, и ее лицо, отечное, измученное, изборожденное морщинами, показалось Марковой смутно знакомым. Где она могла ее видеть? Может быть, приходила к ним на фабрику в бухгалтерию?

Бегло просмотрев бумаги, мужчина обернулся к помощнице.

– Есть ли еще что-нибудь?

– Да, – как-то очень твердо, но с волнением ответила женщина в сером и, чуть помедлив, подала какой-то документ, лежавший перед ней на столе. Бухгалтер бросил взгляд на Маркову, поднялся и произнес:

– Подождите немного. Одну секунду. Сейчас вернусь.

Он вышел, и женщина в сером, вскинув подбородок, впервые за все время пристально посмотрела на Татьяну. Ее глаза, зеленые, с золотистыми крапинками, искрились ненавистью, и внезапно перед взором Марковой возникла локотская тюрьма, грязные камеры, где, как и несколько лет назад, пахло лошадиным навозом, и худенькая девушка, довольно хорошенькая, с золотистыми глазами, обреченная на муки за связь с партизанами. Неужели это она сейчас сидела перед ней? Но этого не может быть, ее расстреляли… И все же, все же…

– Это ты… – выдохнула Маркова и, схватившись за сердце, потянулась к женщине в сером. Та пронзительно закричала, не столько от испуга, сколько от боли, и на этот крик прибежал высокий бухгалтер (теперь в его руке поблескивал пистолет), а за ним степенной походкой вошел ветеран, который сидел рядом с ней на вечере в Доме культуры. Бухгалтер, не опуская пистолет, ловко защёлкнул наручники, холодные, как осколки льда, и Татьяна поморщилась, выдохнув:

– Я ждала вас. Я всегда вас ждала.

Женщина в сером перестала кричать, лишь дергалась всем телом и судорожно всхлипывала.

– Спасибо, Елена Владимировна, – поблагодарил ее ветеран (теперь Маркова понимала, что никакой он не ветеран, а представитель органов, вызывавших у нее страх). – Внизу вас ждет машина. Счастливого пути. Вы понадобитесь нам на суде.

Та, которую назвали Еленой Владимировной, кивнула:

– Да, я готова.

Когда за ней закрылась дверь, ветеран посмотрел на Таньку и представился:

– Полковник КГБ Андрей Николаевич Власенко.

Женщина усмехнулась:

– А мне представляться не надо. Сами все знаете. Ладно уж, ведите, только просьбу исполните напоследок, – она опустила глаза. – Девочки мои там. Много лет с ними работали. Не хочу, чтобы меня видели такой… Не убегу, поверьте… Бежать некуда, – Татьяна вздохнула тяжело, протяжно, – да и незачем.

Власенко достал ключ и отстегнул наручники:

– Надеюсь на ваше благоразумие.

– Ох, за последние годы слишком благоразумной стала. – Она неторопливо пошла к двери, открыла ее. В коридоре стояли два молодых парня, одного из которых Маркова сразу узнала. Это был настороживший ее шофер, только теперь он был одет в обычный костюм.

– Значит, я не ошиблась, – произнесла она еле слышно. На ее слова никто не обратил внимания. Представители органов провели ее через проходную, и вахтер доброжелательно воскликнул:

– В центральную едете? Насчет повышения пенсии?

– Да, Петрович, в центральную, – поддакнула Татьяна, стараясь, чтобы из глаз не хлынули предательские слезы.

– Успехов, – пожелал мужчина, даже не представляя, как карикатурно звучали его слова. У ворот фабрики стояла черная «Волга», и один из парней помог ей сесть на заднее сиденье. Полковник примостился впереди, а его подчиненные зажали Таньку с обеих сторон, будто взяли в плотные клещи, из которых вырвать ее могло только чудо. Путь в двадцать минут показался ей вечностью. Когда машина остановилась у белого особняка с колоннами, представители органов вывели задержанную и, чуть подталкивая, повели к кабинету на первом этаже. Власенко распахнул дверь, и она оказалась в просторной комнате с большим письменным столом, огромным портретом Брежнева на стене и многочисленными стеллажами с папками. Андрей Николаевич жестом отпустил своих подчиненных и приказал Татьяне сесть. Она послушно опустилась на предложенный стул, сжимая и разжимая пальцы.

– Закурить дашь, начальник? – спросила женщина резким грубым голосом, словно возвращаясь в то далекое прошлое, от которого мечтала избавиться.

– Вообще-то здесь не курят, – произнес Власенко и, усевшись за стол, достал бумагу. – А вы разве курите? Что-то не заметил.

Он говорил спокойно и вежливо, и она снова перешла на «вы».

– Вы правы, не курила. Так, баловалась в войну. Но давайте к делу. Что вас интересует? Жизнь моя? Рассказывать с самого начала?

Андрей Николаевич хотел дать ей выговориться, видя, что задержанная к этому готова. Наверное, много лет она мечтала излить кому-нибудь душу, но боялась шокировать страшной правдой. И вот теперь такой момент настал.

– Про детство тяжелое рассказывать? – усмехнулась Татьяна. – Сейчас ведь принято говорить: «У такого-то было тяжелое детство».

– Детство ваше тут ни при чем, – оборвал ее полковник. – Если считаете, что ваш рассказ пригодится, говорите.

Маркова помялась:

– Но прежде спрошу, как вы на меня вышли? Столько лет добропорядочной жизни…

– Брат ваш за границу собрался, – уточнил Андрей Николаевич. – Теперь вряд ли поедет.

– Получается, жизнь я им попортила, – Танька поскребла ногтем полировку стола. – Не хотела давать о себе знать, да соскучилась. Вот так, гражданин полковник, эмоции нужно сдерживать.

Он ничего не сказал, давая ей возможность собраться с мыслями.

– Значит, у моего братца вы все о детстве выведали. – Женщина закинула ногу на ногу. – Да и говорить нечего, нищета, голод, отец сбежал. Десятилетку заканчивать в Москву приехала, в общежитии жила. В кино ходить любила.

– «Чапаева» смотрели, Анкой восхищались, – вставил Андрей Николаевич.

– Ага, любила, раз десять на него бегала, – поддакнула Татьяна. – Мечтала, как Анка, врагов истреблять. А вот как получилось…

Дальше говорила только Маркова. Полковник узнал и о Вяземском котле, в котором молодая медсестра чудом выжила, о побеге с Федорчуком и о блуждании по лесу в поисках партизан и пищи… Он счел нужным вставить свое замечание:

– Не партизан вы искали, Татьяна Марковна. Весь лес ими кишел. Хотели бы – обязательно нашли. Вы шкуры свои спасали. И вы, и этот предатель Федорчук, дезертир.