Ольга Баскова - Медальон Таньки-пулеметчицы [litres]

Когда зазвучала музыка, все приглашенные встали и вытянулись под звуки гимна Советского Союза. Власенко искоса поглядывал на Маркову. Она стояла с таким торжественным лицом, словно была причастна к той великой победе, которая досталась потом и кровью, больше кровью, и ему захотелось ударить ее, причинить боль, закричать на весь зал. Однако пришлось сдержаться. После исполнения гимна все сели на места, и высокая длинноногая комсомолка в черной юбке и белой блузке, с пучком черных как воронье крыло волос на затылке, стала представлять гостей. Когда очередь дошла до Татьяны, предательница легко поднялась. На ее полноватом лице заиграли краски, пока девушка перечисляла заслуги мнимой медсестры Красной армии. Едва Танька уселась в скрипучее кресло, поправив платье, Власенко наклонился к ней:

– Значит, вы побывали в Вяземском котле? Любопытно.

– Страшно, – отозвалась Маркова, с хорошо разыгранной суровостью.

– Кстати, мой друг тоже воевал в тех местах, – заметил Андрей Николаевич и откинулся на спинку кресла. – Бурлаков Виталий Степанович, может, приходилось встречаться?

Теперь он не сводил с нее глаз, но не так, как следователь, а как ветеран, прошедший те же испытания, что и сидевшая рядом женщина.

– Нет, не приходилось, к сожалению, – отозвалась Татьяна. – Возможно, это другая дивизия.

– А номер вашей дивизии? – не отставал Власенко. – Как звали ваших командиров? Я обязательно сообщу ему, что встретил человека, воевавшего в тех же краях. Друг очень обрадуется, даже захочет с вами встретиться.

– Извините, встречаться с вашим другом я не стану, – ответила Маркова. – Вы вот тут о своей жене говорили, дескать, она не слишком любит такие разговоры. И я уже не девочка, тоже по ночам душу щемит.

– Все равно скажите, как звали ваших командиров, однополчан, – не отставал Андрей Николаевич, продолжая играть роль ветерана, дорожившего памятью войны. – Вы можете не встречаться, но он вам напишет.

– Пусть пишет. – Татьяна равнодушно пожала плечами. – А фамилии командиров и частей, извините, не помню. Под Калининградом контузило меня. Частичная амнезия.

– Это вы меня извините. – Власенко расплылся в улыбке. – Извините, что пристал к вам, старый черт. Обещаю больше не тревожить.

– Да не переживайте! – Танька махнула холеной рукой с наманикюренными пальцами. – Я вас понимаю. Самой иногда до смерти хочется вспомнить что-нибудь нужное, да не удается. Убить себя готова, головой об стенку биться – да ничего не помогает. Контузило меня, когда раненого с поля выносила. Под конец войны все произошло, уж думала, что обошли меня пули стороной, но ошибалась. – Она переплела короткие толстые пальцы. – Вот ведь как бывает в жизни…

– Точно, – поддакнул Андрей Николаевич и сделал вид, что внимательно слушает стихи, которые проникновенно читали дети со сцены. До конца вечера он ни разу не обратился к соседке, лишь искоса поглядывал на нее, убеждаясь, что она спокойна и ни в чем не подозревает человека, сидевшего рядом с ней. Это его порадовало. После окончания концерта Власенко дружески улыбнулся Татьяне.

– До свидания, приятно было познакомиться.

Она по-мужски пожала его руку.

– Возможно, когда-нибудь увидимся, – сказала женщина неуверенно. – Если вы приезжаете в наш город к дочери, приходите на такие мероприятия.

Андрей Николаевич кивнул:

– Обязательно. Кстати, в ближайшее время ничего такого не намечается?

– Только на девятое мая, – пояснила женщина, быстро посмотрела на часы, изобразив беспокойство. – О, почти девять. Муж и внучка заждались. До свидания.

Довольно легкой для такой полной женщины походкой она направилась к выходу. Несколько секунд полковник глядел ей вслед. Сама Танька ни разу не оглянулась, и это говорило о том, что на ее душе было спокойно. Андрей Николаевич решил: операцию можно продолжать. Они переходили к важному этапу – опознанию карательницы.

За Марковой снова установили наблюдение. Теперь коллеги полковника были предельно осторожны, ни разу не дали Таньке повод поволноваться, и Власенко, вернувшись в Москву, отправился к Мосиной, предварительно ей позвонив. Она, одетая в старое серое пальто и такого же цвета платье, что делало ее еще старше, ждала его у своего дома. Полковник с жалостью подумал: еще одна жертва войны, невинная жертва, получившая психологическую травму и обреченная на одиночество. Он и его коллеги знали ее страшную тайну, которую Мосина скрывала от всех. Она охотно рассказывала, как измывалась над ней Маркова, но молчала о насилии над ней полицаев. Насилие и привело к тому, что бедняжка боялась мужчин и, наверное, где-то в глубине души ненавидела их всех. Вот и сейчас, взглянув исподлобья на Власенко, она с трудом улыбнулась:

– Здравствуйте, Андрей Николаевич.

– Добрый день, Елена Владимировна. – Власенко дотронулся до ее плеча, заметив, как оно дернулось, будто от удара электрического тока.

– Если готовы, пойдемте к машине, которая отвезет в аэропорт. – Он указал на коричневую «Волгу», стоявшую возле остановки. Женщина покорно пошла к автомобилю.

В тот день Татьяне приснился страшный и странный сон. Внучка и муж наконец уговорили ее скатиться на санках с обледенелой горки, которую жители района поливали водой, подмерзавшей к утру. Она влезла в санки с откидывающейся спинкой, как-то поместилась в них, хотя всегда считала себя грузной и толстой, и позволила Якову столкнуть их с горки. Сорвавшись с вершины, сани понеслись, как добрые кони, и от страха Танька зажмурилась, прижавшись к спинке. Она думала, что остановится через несколько секунд, но, к своему удивлению, не остановилась, продолжала лететь и с ужасом увидела, что ее несет к пропасти. Откуда взялась эта пропасть? Ее никогда не было – это она помнила хорошо. Женщина закричала, однако кругом не было ни одной живой души, никто не пришел на помощь, и сани продолжали нести ее к гибели. Татьяна поняла: кто-то хочет ее смерти. Маркова еще раз закричала, дико, по-звериному, и почувствовала чью-то руку на онемевшем от ужаса плече.

– Это всего лишь сон, Танечка, – шептал муж, гладя ее руку. – Это всего лишь страшный сон. Успокойся.

– Яшенька! – Слезы вдруг хлынули из ее глаз непрошеным потоком, заливая щеки. – Яшенька, я была тебе хорошей женой, ведь правда? Я была хорошей матерью?

На худом лице супруга она прочитала искреннее удивление.

– Почему, почему «была», Танечка? Ты что, умирать собралась? Рано еще, поскрипим. Асеньку на ноги поставим.