Ольга Баскова - Медальон Таньки-пулеметчицы [litres]

– Заболтался я с вашей начальницей и, кажется, забыл документ у нее в кабинете, – с сожалением произнес он, словно машинально сунув свой стакан Тане. – Подержите, пожалуйста, я одну бумажечку поищу.

Маркова взяла стакан, а Прохоров, положив папку на колено, открыл ее и принялся листать документы.

– Вот она! – Он выудил на свет нужную бумагу и помахал перед носом Таньки. – Спасибо. – Лейтенант с наслаждением допил газировку и бросил стакан в сумку. – До свидания.

– До свидания, – быстро ответила Татьяна и сунула в щель три копейки. Офицер пошел к выходу, чувствуя на себе ее пристальный взгляд. Прохорова радовало, что ему удалось взять отпечатки пальцев Марковой, и взять очень профессионально.

– Странный какой-то дядя, – проговорила Ася, глотнув газировки и закашлявшись.

– Почему же странный? – удивилась Татьяна, обнимая внучку за плечи.

– Дал тебе стакан свой подержать, а мог бы его и на скамейку поставить, – пояснила девочка. – Ну что, я права?

Бабушка пожала плечами, поправляя цветастую кофточку.

– Он начальник, Асенька. Ему нужно было срочно найти какой-то документ.

– Ну, если нужно… – протянула девочка и, встав на цыпочки, поставила стакан на круг в автомат, сразу переключившись на цветы, росшие на клумбе. – Бабуля, какие здесь красивые цветочки. Красные, голубые, желтенькие… Как они называются?

– Астры, – отозвалась Маркова, беря девочку за руку. – Пойдем в цех, посмотрим на моих учениц.

Они прошли в здание, наполненное стрекотом швейных машинок, и Татьяна приветливо улыбнулась шедшим навстречу женщинам.

– Здравствуйте, девчонки.

– Танечка! – Одна из женщин, постарше, с рябым некрасивым лицом, протянула ей руки. – Как прошел день?

– Отлично! – похвасталась Маркова. – А как мои подопечные?

– Чудесно! – вступила в разговор вторая, рыжая, с толстой косой, обмотанной вокруг головы. – Они талантливые, все в тебя. Нам на смену придут прекрасные мастера.

– Как приятно это слышать. – Танька достала из черной сумки косынку и надела на голову, прикрыв пышные волосы. – Пойдешь со мной в цех, куколка?

– Конечно, – отозвалась девочка, с гордостью беря бабушку за локоть. Обе прошли в цех. Девочки, ученицы Марковой, работали прекрасно, и она решила не задерживаться. Крепко сжав ладошку любопытной Аси, она потащила ее на остановку.

Легкая, как пушинка, сероватая тучка вдруг заплакала дождиком, и бабушка с внучкой поспешили под навес. Прислонившись к деревянной стойке, Маркова посмотрела направо и вздрогнула. Парень, которого она видела совсем недавно и который показался ей подозрительным, снова находился в каких-то двадцати шагах от нее, вытирая лобовое стекло красного «жигуленка». Несмотря на то что он был одет по-другому – в спортивные синие штаны с белыми лампасами, вытянутыми коленками и в белую футболку, – Танька узнала его, и ей по-настоящему стало страшно. Внезапно в голове закружилась, словно осенняя листва, фраза Аси: «Странный дядя. Дал тебе стакан свой подержать, а мог бы его и на скамейку поставить». Все ее грузное тело покрылось холодным потом. Танька вспомнила, как в Локотской республике брали отпечатки пальцев у тех, кого в чем-то подозревали. Немцы и полицаи делали это подобным образом. Она побледнела и, сжав руку внучки так сильно, что девочка вскрикнула от боли, выбежала на тротуар, голосуя.

– Бабушка, что с тобой? – недоумевала Ася.

– Мне плохо, – едва выдохнула Маркова, бросив мимолетный взгляд на возившегося с машиной парня, который, казалось, не обращал на них никакого внимания, – поедем на такси, моя девочка.

Внучка захлопала в ладоши. Вскоре возле них затормозили вишневые «Жигули» – предмет роскоши и мечтаний советского обывателя, и пожилой водитель, ровесник Татьяны, помогая ей сесть на переднее сиденье, поинтересовался:

– Куда, гражданочка? Не в больницу? Вы такая бледная и вся дрожите.

Собрав последние силы, Маркова покачала головой:

– Нет, на улицу Челюскинцев. Дом я покажу.

– Хорошо. – Водитель нажал педаль газа, искоса поглядывая на Татьяну, закрывшую глаза и тяжело, прерывисто дышащую.

– Может, все же в больницу?

Она едва качнула головой, боясь потерять сознание:

– Нет.

Вишневые «Жигули» вклинились в поток машин, и Маркова, делая над собой неимоверное усилие, раздумывала, что с ней будет дальше. Как поступить? Что, если ей не кажется, что, если на ее след напали после долгих лет? Неужели ее искали? Ее надежды, что война спишет все и поможет уйти от расплаты, оказались призрачными. Сколько раз, приникая к экрану телевизора, когда показывали суд над военными преступниками, она слышала страшные для себя слова: для подобных преступлений нет срока давности. Слышала и надеялась на лучшее. Возможно, для нее все закончится не пулей в затылок или виселицей. Она уже давно добропорядочная гражданка, фронтовичка, жена фронтовика, имевшего награды от самого Сталина… Иногда такие мысли убаюкивали ее, и она продолжала играть роль хорошей матери, жены, работника, однако наступали ночи, когда становилось невмоготу, и Татьяна ворочалась в постели, мешая спать мужу. Что же делать, что делать? Бежать? Но куда? Она пожилой человек, и силы уже не те, чтобы колесить по стране. Впрочем, если за нее взялись, это не поможет. Он кинут все силы и поймают ее. Что же делать?

– Гражданочка, улица Челюскинцев, – провозгласил водитель, и Татьяна резко качнулась на сиденье.

– Да, вот мой дом, самый первый, пятиэтажный. – Она порылась в сумке и достала кошелек. – Сколько я вам должна?

– А сколько не жалко на лекарства фронтовику, бабонька. – Мужчина подмигнул ей. – Небось муж тоже фронтовик?

У нее задрожали руки:

– Да, да, и я, я тоже…

– Тогда ничего не возьму, – решил водитель, но Маркова назойливо совала ему мятый рубль:

– Умоляю вас, вы меня так выручили…

Он что-то говорил, но женщина, вытащив внучку, бегом направилась к дому. Яков встретил их на пороге, взял девочку на руки, чмокнул по-хозяйски жену в щеку и озабоченно посмотрел на нее:

– Таня, что с тобой? Ты сегодня такая бледная… Уж не заболела ли?

Ласковый голос мужа спровоцировал слезы, которые давно не катились из глаз Татьяны. Интересно, когда в последний раз она плакала? Когда варилась в Вяземском котле? Когда сидела за колючей проволокой, ожидая расстрела? Или когда Анисим, эта хромая сволочь, выгнал ее на мороз?

– Да что ты, родная? – Яша старался смахнуть слезинки с ресниц супруги. – Что случилось?

– Да ничего, Яшенька, – Маркова опустилась на диван, накрытый цветастым покрывалом. – Знаешь, я сегодня пришла на фабрику посмотреть на своих учениц – и грустно мне стало, хотя радоваться должна. Работали они споро, не подкачали, а я вот расстроилась.