Илья Рясной - Мокруха

Конечно, без одежды, как она и ожидала, Альтшуллер был довольно противен. Но в постели оказался горазд на такие фокусы, которые она видела только в самых отпетых порнографических фильмах. И в определенный момент он смог ее завести. Да еще как!.. Встречи с Альтшуллером стали регулярными.

— Что-то квартира у него бедная для адвоката, — сказала как-то Карина.

— Ты думаешь, это его квартира? — усмехнулся Глен. — У него не квартира, а музей. А на стенах портреты двух предыдущих жен. А это так, для плотских утех.

— Он… женат?

— Ты что, не против за него выскочить? Место занято. Его жене двадцать лет, студентка юридического факультета. Закончит — тоже в адвокаты пойдет. Будут на пару деньги грести. Семейный подряд в действии.

— Так ему что, жены не хватает?

— Не хватает. Он настоящий сексуальный маньяк.

Иногда при Карине Глен встречался с Альтшуллером, который приходил к ним на квартиру. Они о чем-то шушукались. Уходя, Альтшуллер в коридоре не забывал воровато залезть ей пальцами за вырез и больно ущипнуть за грудь…

Глен с каждым днем становился все смурнее. Он перестал распускать руки, но от этого беспокойство Карины только росло. Глен научился хлестать ее одними словами и даже намеками, доводить до истерики. А однажды он притащил домой автомат. И опять те же шуточки — тот же ствол, направленный ей в грудь, тот же холостой щелчок.

— Пять секунд, и в тебе тридцать пуль. Это похлеще пистолета. Не оставляет ни единого шанса.

Карина сорвалась, закричала и повалилась на диван, молотя подушки кулаками.

— Ну что ты, родная, я же пошутил, — тоном профессионального гробовщика успокаивал ее Глен.

— Сволочь!!! Уйду от тебя! Сейчас же!

— Уйдешь. Конечно, уйдешь. На ближайшее кладбище.

Карина почувствовала, что сказано это не для красного словца. Глен на самом деле может ее убить.

Ночью, отодвинувшись от спящего Глена, она долго смотрела на него. Не склонная к каким-либо умозаключениям и прогнозам, она тем не менее сейчас четко поняла, что деваться ей от него некуда. Лучше бы ему не появляться в ее жизни. А если уж случилось такое несчастье, лучше было бы, чтобы он исчез. Навсегда. Просто бы умер. И она всерьез поняла, что способна убить человека. И, что еще страшнее, ей когда-нибудь придется его убить…

Икона «Святой Николай Мирлекийский» стояла в салоне в ряду с десятками других святых ликов, возвышалась над витринами и полками, на которых лежали старые патефоны и фотоаппараты, серебряные ножи и вилки, монеты и значки, разная старинная мелочь. В антикварный отдел Карликов заглядывал всегда, принципиально игнорируя другие отделы, в которых висела мазня современных художников. Его никто никогда бы не смог убедить купить какое-нибудь авангардное полотно с наклеенными на холст трамвайными талонами и женскими колготками. С него было довольно книженций футуристов. Карликова притягивала старина. И «Николай Мирлекийский» чем-то понравился ему. Тем более цена была вполне умеренная.

— Мне вон ту икону, — указал Карликов на святой лик, протягивая чек.

Придя домой, Карликов повесил «Николая Мирлекийского» на стену, на которой уже висело несколько икон восемнадцатого века.

— Новье. Конец девятнадцатого века, — презрительно скривила губы Валентина. — Зачем она тебе нужна?

— Чем-то понравилась, — пожал плечами Карликов, любуясь иконой.

— Зачем всяким хламом стены завешивать?

— Пускай повисит. Эти вещи как бройлеры — со временем только нагуливают вес.

Супружеская чета оправилась после налета. Карликов решил никогда в жизни не приглашать никого домой и никому не открывать дверь. Отгородиться от всего окружающего мира в бетонном бункере — и пусть горит все синим пламенем, пусть хоть все кровью зальется. Мой дом — моя крепость. Только, к сожалению, существует необходимость вылезать наружу.

— Нет, что-то в этой иконе все-таки есть, — раздумчиво произнес Карликов.

Он бы сильно удивился, узнай, что эта икона похищена из деревенского дома теми же разбойниками, которые совершили налет и на его квартиру. Эту икону сдал в салон Глен. Слепцов получал только те предметы, которые конкретно заказывал. Остальным и Глен делиться не собирался. Пусть деньги за них давали в салоне не слишком большие, но все-таки какой-никакой приработок. Вон «Христос» с последнего дела ушел за триста баксов. «Божья матерь» — за двести. На брата получилось вроде и немного, но пару раз сходить в ресторан можно. Желания оставить что-то из этих вещей у себя Глен не испытывал. Он не любил святые лики.

Привычки и навыки, особенно дурные, усваиваются быстро. И быстро обыденным становится то, что еще недавно казалось просто невозможным. Гленовская шайка преуспевала в новом ремесле. Найти отдаленное село, указанное Слепцовым, нейтрализовать возможное сопротивление (если пользоваться терминологией Снайпера), то есть распихать по углам находящихся в доме людей и заткнуть им рты, отыскать и упаковать ценности. Жертвами в основном становились пожилые люди, к своему несчастью, обладавшие ценными иконами, старообрядческими книгами, серебряной церковной утварью. Порой приходилось забираться в такую глушь, куда даже на машине не проехать. Однажды с десяток километров отмахали по болотам, добираясь до старообрядческого поселения. Наградой стали два толстых фолианта с серебряными застежками.

Попадали и в передряги. Пару раз уходили от преследования. В Ярославской области к ним сзади пристроился милицейский «жигуленок». Останавливаться по требованию милиции, когда в салоне полно стволов и награбленных «деревяшек», — полное безумие. Можно было бы, конечно, в темноте все сбросить, но жалко было и добычу, и оружие. Послышались хлопки пистолетных выстрелов — милиционеры начали палить по скатам. Гусявин заскулил и пригнулся, пытаясь распластаться на полу. Снайпер, щелкнув затвором пистолета, высунулся из открытого окна и послал несколько пуль в преследователей. Гаишный «жигуленок» вильнул и съехал в кювет с пробитой шиной.

— Оторвались! — облегченно выдохнул Снайпер.

— Ерики-маморики! — воскликнул Гусявин. — На хрена кенгуру авоська? На черта эти деньги, ежели всякий мент меня будет дырявить из своего дырокола?

— Приглуши звук, — сказал Глен, сворачивая на боковую дорогу, которую милиция вряд ли станет перекрывать. — Не нравится, так уматывай. Могу хоть здесь высадить. Хочешь, Сявый?

— Да, сейчас, только валенки зашнурую!

Из всей компании Глен полностью доверял только Снайперу, с которым сработался отлично. Брендюгин действовал без всякого энтузиазма, характер у него начал портиться, он превратился в нытика и ипохондрика, стал пить, у него пьяного развязывался язык, и тогда себя и приятелей иначе как палачами он не именовал. Глен чувствовал, что рано или поздно с Брендюгиным возникнут проблемы, но этот гигант был пока необходим: выбить дверь, прижать кого-нибудь, уложить на пол, задавить силой — тут ему равных не было. Гусявин же, наоборот, при налетах был бесполезной обузой, зато его воровская сметка сильно помогала при подготовке и разработке плана.